Семь валькирий: шкатулка Эофии
Шрифт:
— Пока останемся здесь. Мы устали, о местности ничего не знаем. Вы видели, сколько стражи вокруг города? Думается мне, это неспроста…
— Хотите сказать, мы сейчас вообще в месте более опасном? — Шаркан, наконец, сел перед костром, протягивая к нему озябшие руки.
— Пока я ничего не хочу сказать.
В пещере вновь воцарилась тишина. Каждый обдумывал случившееся, и я, чувствуя на себе волнение всего своего маленького войска, лишь мучилась от головной боли, постоянно взирая на брачные метки. Благодаря им я могла знать лишь о том, жив ли мой избранник или отошел в мир иной, и о том, что примерно чувствуют они, находясь так далеко. Иначе говоря, толку от этих меток на большом расстоянии было
Некрис был зол, и злость эта прекрасно гармонировала с гневом Эдира. Настолько прекрасно, что мне даже начало жечь руку. От Лиона исходила тревога и холодная ненависть, и все три эмоции были такими сильными…Я уж было подумала о том, что только отвалившейся руки мне сейчас не хватает. Что чувствуют они через метку? Наверное, усталость и некую безысходность, которая чередуется то со страхом, то с неоправданной смелостью. Отвратительное чувство, которого вполне достаточно, чтобы преисполниться гневом или злобой.
— Скажи, Шаркан, ты ведь нимф воды? — решила я начать разговор, когда поверхность воды отразила первый лунный свет. — Ты знаешь что-нибудь о…Кракене?
Мальчик поднял на меня сочувствующий взгляд. Под ним я чувствовала себя умалишенной. Верно говорил Крогис «даже среди детей я не смогу занять главенствующее место»…
— Все знают о нем.
— Я вообще-то не отсюда!
— А откуда? — уже удивленно спросил он, вытягивая голову.
— Я из Северной Империи.
— Ого, далеко…
— Поэтому расскажи мне о Кракене.
Тяжело выдохнув, мальчик рассказал недолгую историю об огромном чудище, что раньше правило этими морями, топя корабли и пожирая всех людей. Сильные маги погрузили это существо в сон и прокляли, отчего Кракен был вынужден стать опорой для целого острова, не имея возможности обрести свободу. Но мать Кракена, нимфа, что дала начало всей воде, по одной из легенд, пожалела своего сына и создала заклятье, что сможет пробудить его ото сна: огненный столп такой силы, что даже море разверзнется пред ним. Безусловно, найти подобное в настоящее время почти невозможно, да и никто в здравом уме не станет будить существо, которое сожрет все, что движется и не движется, если не одно но. Кракен должен будет отплатить своему спасителю. Уже неплохо, верно? Однако мотивы князя Форка мне до сих пор неясны. На планете много сильных воинов и магов, что смогут, сплотившись, одолеть Кракена. Это чудовище — не всесильное оружие. Какой же резон его будить?
— Знаешь, фениксы, конечно, сами, как воплощение огня, да и муж мой порохом набит, но этого явно не хватит, — произнесла я, когда Шаркан закончил рассказ. — Очевидно, что не хватит.
— Вы почувствовали только одного феникса?
— Только одного…
— Странно, я теряюсь в догадках. Быть может, есть ещё один элемент ритуала, о котором мало кто знает? Вдруг, это вы? Как…как жертва, которую преподносят высшим созданиям.
— Тоже исключено. Я долго просидела в темнице. И, если в тот день ритуал пытались провести, меня не вывели к месту действия.
— Действительно.
Мы долго обсуждали варианты и теории, но всё сводилось к одному — или мы что-то упускали, или часть легенды была попросту затеряна или изменена. Ломать над этим голову было бессмысленно, и, когда наши желудки издали громкие урчания, мы решили выглянуть в лес, чтобы найти хоть что-то съестное.
Все дракончики бродили неподалеку, чтобы вовремя предупредить в случае опасности, поэтому из-за водопада мы вышли с относительным мужеством. Рядом с озером росло много ягод, но почти все они были ядовиты, как пояснил мне Шир. Впрочем,
Зельныш выпрыгнул откуда-то со стороны так внезапно, что, когда он повис на моей руке, я начала инстинктивно пытаться это «что-то» смахнуть. Подобравшись ближе, он уперся лапками о мою грудь, заглянув мне прямо в лицо, и по выражению его мордочки я поняла, что, к сожалению, не всё в порядке. Тяжело выдохнув, я чуть заметно кивнула головой, и дракончик тут же заговорил:
— Тут странные животные.
— В каком это смысле — странные? — тихо прошептала я, вспоминая письмо Лиона, в котором он говорил о странных существах.
— Они огромные и с очевидными мутациями. Ведут себя агрессивно. Черныш сейчас пытается увести их вглубь леса, но их поведение очень непредсказуемое.
— Час от часу нелегче…
— Пожалуйста, посидите за водопадом. Мы будем охранять вас.
— Ты хоть тогда со мной останься, — сказала я, наученная горьким опытом по распусканию всех своих миниатюрных стражей, — вдруг что-то случится…
Зельныш охотно кивнул головой, словно бы мои слова принесли ему облегчение. Устроившись на моем плече поудобнее, он широко зевнул, а после вдруг принялся лизать моё ухо. Не став задаваться вопросом о различных проявлениях любви, я вернулась в пещеру, где дети жарили найденные грибы. Думаю, не стоит рассказывать им об обитающих здесь животных, чтобы сохранить всеобщее спокойствие. Пока нужно подумать, что делать дальше…
— Возьмите, — угрюмо произнес Шаркан, подавая мне острую веточку, нашпигованную грибами, — ягодами не наешься…
— Спасибо. Вы большие молодцы, в такой ситуации держитесь очень храбро.
— Это потому, что мы попросту готовы ко всему, — чуть покраснел мальчик, — в жизни…всякое случается. Нужно быть во всеоружии.
— Скажи, ты сам тренировался с магией?
— У меня от рождения высокое родство с магической энергией. Мне легко контролировать свою стихию…А вы… — неуверенно начал он, утирая нос, — вы тоже с огнем близки с рождения?
Что ж, он хотя бы спокойно разговаривает, не обзывает меня и даже чем-то интересуется. Если это не прогресс, то тогда не знаю что.
— Да, я же феникс. Но у меня был хороший учитель. Мой отец.
— А мама?
Собираясь уже было что-то сказать, я замолчала. Я была подле неё пятнадцать лет, перенимая от матушки все её наставления и её знания, но после мне пришлось покинуть храм, чтобы не попасть под влияние её силы. Для всего Севера Эолин — богиня, и называть её мамой порой язык не поворачивается. Никому невдомек, что за огромную силу она платит одиночеством, и, когда мне минуло пятнадцать, я не имела права на что-либо жаловаться. Раз в год я могла видеться с ней, но могла ли Эолин всего за один день уделить каждому столько внимания, сколько он желает? Я люблю свою матушку, но в те встречи я покорно уступала другим сестрам своё время. Они младше, и они сильно скучают, а я…Я старшая, я должна понимать, осознавать и жертвовать. Но со временем я поняла, что в подобных встречах для меня нет смысла: попросту видеть Эолин, занять её коротким, ничего не значащим разговором для меня стало тяжело. Мой внутренний ребенок, помнящий проведенное рядом с ней время, требовал большего, но это большее я уступала другим. Ведь требовать чего-то только для себя эгоистично, верно? И я отдалилась. Лучше уж не видеть и не слышать, чтобы не делать свою жизнь ещё тяжелее. Я перестала посещать храм.