Семейные хроники Лесного царя
Шрифт:
— Ой, это вы? — обрадовался Тишка. Недолго думая, набросил на кровать и барона меховое покрывало, подобрав оное с пола, барон лишь вякнул. — Погодите минутку, я лютню захвачу!
Пока Светозар торопливо застегивался и подтягивал штаны, завязывал пояс, пока искал лютню, брошенную возле дверей — постель зашевелилась. Барон утер физиономию рукавом, сполз с кровати, запахнулся в покрывало — и на цыпочках ринулся к дальней стене, где было развешано турнирное оружие. Схватив алебарду, он с угрожающим видом подобрался к Тишке, который не подозревал опасности за своей спиной. Тот наконец-то отыскал лютню под столиком с умывальным прибором и, одолжив чистое полотенце, принялся
Полкан взирал на происходящее с невозмутимой мордой, предоставляя молодому хозяину самостоятельно разобраться с проблемами, которые он сам на себя навлек небрежной беспечностью. Вот уж если не справится, тогда чудо-конь вмешается, пустит в ход рога и клыки.
Грюнфрид в смятении встала на седло: она не знала, как предупредить своего рыцаря, крикнуть ведь не могла. Зрелище полуголого барона, бегающего по спальне на цыпочках при своем-то весе, повергло гоблинку в ужас. Когда же владелец поместья направил в спину менестреля оружие и выкрикнул:
— Не жди, что я заплачу тебе за сегодняшнее представление! Это ты мне заплатишь — за оскорбление!
Тут уж Груша не стерпела: спрыгнула с коня на подоконник, с подоконника в комнату.
Светозар в недоумении обернулся — и уставился на блеснувший кончик алебарды. Несмотря на турнирное предназначение, клинок выглядел остро наточенным.
— На цепь тебя посажу, в подвале! Ноги мне целовать станешь, лишь бы я позволил тебе стать моим рабом! — разошелся барон, тыча алебардой в несостоявшегося любовника.
Тишка не стал прикрываться лютней, наоборот спрятал дорогой инструмент за спину. Зато пригодился тазик от умывального комплекта — менестрель выставил его перед собой, точно щит.
— Полукровка! Нелюдь, а воображаешь себя королевичем! — не унимался барон.
Острие алебарды звучно встретилось с тазиком, оставив на днище порядочную вмятину.
У Грюнфрид не получилось достать висевший на стене меч, слишком высоко, как ни подпрыгивай. Время поджимало, ощущать себя безоружной и бесполезной было нестерпимо, поэтому она схватила первое, что попалось под руку — тяжелый серебряный подсвечник. В буквальном смысле плюнув на свечу, она метнулась к барону и… Она не размышляла и не планировала, она просто делала то, что велит ей сердце. В данный миг сердце приказало ей садануть длинным подсвечником, точно копьем, аккурат промеж ног барону.
Владелец поместья взвизгнул, взяв умопомрачительно высокую ноту, схватился обеими руками за разбитую всмятку промежность. Алебарду он, разумеется, выронил, звон «сложенного» оружия прозвучал аккомпанементом пронзительного крещендо.
Светозар сочувствующе поморщился.
— Прошу простить, что не оправдал ваших надежд, — извинился менестрель перед катающимся по полу и подвывающим хозяином.
Осторожно обойдя поверженного, Тишка отобрал у воинственно пыхтящей Груши подсвечник, взял ее за руку, с усилием развернул, — хотя она бы с удовольствием еще задержалась ненадолго, отвесила бы пару-троечку ударов от души, — и повел к Полкану. Тот любовался на них, сидя на подоконнике, словно огромный кот, завернув змеиный хвост вокруг лап.
— Предупреждал ведь меня папка держаться подальше от людей, в особенности от аристократов — впредь буду умнее! Лучше на голой земле спать, чем с голым мужиком… Тьфу ж ты! — ворчал Тишка. Закинул в седло гоблинку, приторочил лютню, затем и сам забрался.
Они не обратили внимания на спешивших на шум стражников и свиту
…Незадолго до рассвета Полкан решил сделать привал, для чего выбрал лесную полянку, показавшуюся в темноте вполне пригодной. Осторожно присел на все четыре ноги, очень осторожно стащил с себя задремавших седоков, очень-очень осторожно уложил спящих в обнимку на траве и заботливо укрыл попоной. Приготовился бдительно следить за безопасностью, не смыкая глаз…
И себе на изумление очнулся лежащим на боку, прекрасно выспавшимся. Чирикали птички, сияло сквозь листву раннее солнышко. Под его животом посапывали Тишка и Грушенька, свернувшись между длинных конских ног «калачиком с начинкой», где гоблинка, как и положено «фрукту», исполняла роль начинки.
Полкан настороженно поднял голову на длинной шее, повел ушами, раздул ноздри, ловя смутные запахи, принесенные ветерком.
— Боже, как мне плохо!.. — простонал Светозар, разбуженный его беспокойным шевелением.
Полкан выразительно всхрапнул, указал озабоченной мордой куда-то в сторону. Тишка честно попытался сосредоточить похмельный взор, но ничего кроме колышущейся и расплывающейся листвы кустов не разглядел, как ни старался, хоть один глаз прищуривай, хоть второй, хоть оба сразу.
Светозар со сдавленным стоном крайне утомленного человека принял сидячее положение, откинувшись спиной на теплый бок коня. По-прежнему спящую Грушу он переместил с себя под живот Полкану, укрыл уголком попоны.
Он сладко потянулся… и крякнул от прострела боли по затекшим позвонкам. Всё тело ломило, настроение было какое-то непонятное — то ли драться хочется, то ли целоваться. И ведь не пил вчера ничего лишнего, а как будто самогона перебрал… Ох! В гулко гудящей златокудрой голове появилась одна, зато трезвая мысль: во всём виновато вчерашнее любовное зелье. Не иначе! Не вылившись положенным страстным образом из отравленного организма, коварное зелье бродило по телу без цели, пока не ударило в голову. Причем не просто бродило, а за несколько часов короткого сна снадобье впрямь забродило, что и привело к жесточайшему похмелью.
— Говорил мне папка держаться от людей подальше… — в очередной раз повторил себе Тишка. Крепко зажмурился, взялся пальцами массировать виски, да что-то плохо помогало.
— Кстати, Полкан, как вы меня вчера спасли? — вспомнил Светозар. — То есть нет! Как спасли, я знаю, я там был всё-таки. А как нашли? То есть нет! Это тоже понятно… Вот! Как вы поняли, что меня надо спасать?
Полкан негромко всхрапнул, пожевал мягкими губами.
— То есть ты с Грушенькой можешь общаться, как со мной? — не поверил Тишка. Даже о головной боли позабыл от такой новости. — А почему же тогда я ее не слышу? И что она тебе рассказала интересного? Как это — ничего? Как это ты у нее ничего не спрашивал?! Да ты же осёл после этого, дружище! Прости, вырвалось. Это я от голодухи злой, извини. Вчерашний ужин из-за того гада растратил на оборону.