Семейный архив
Шрифт:
И потому ПИК, где не говорили «нет», а все оттягивали издание «Эллинов», мне стал казаться трусливо-лицемерной игрой, далекой от судеб еврейства...
Несколько раньше у меня случилась встреча с Бенедиктом Сарновым. Он знал кое-что обо мне, знал, что мы с Аней дружны с Наумом Коржавиным... Я рассказал ему о нашем сборнике, о препятствиях на пути к его изданию... Ему достаточно было поддержать нас своим авторитетом — и сборник бы вышел... Он слушал меня, не перебивая. Он сидел на диване, широко, до неприличия расставив колени. Он то ли дремал, краем уха ловя мои слова, то ли думал о чем-то своем... И не было ему дела ни до Алма-Аты, откуда мы с Аней прилетели, ни до того, что там происходило...
Когда я впоследствии слышал
Здесь речь пойдет о втором обмане. О первом говорилось — о Беловежской Пуще, развалившей страну... Второй был не менее катастрофичен, только законспирирован еще хитроумней...
Никто не видел, чтобы по улицам шли демонстранты со знаменами или транспарантами, на которых значилось бы: «Да здравствует капитализм — наше светлое будущее!» или «Вся власть — «новым русским»!» Об этом не было ни слова...
Говорили и писали о «демократическом социализме», о «радикальных реформах», о «присоединении России к сообществу цивилизованных рыночных государств», о «свободном рынке»... Этим жаргоном пользовался и Ельцин, и Гайдар, и Бурбулис, и Станкевич, и Гавриил Попов, и Юрий Черниченко, и Руслан Хазбулатов. «Обновление социализма! Долой монополию КПСС на власть в стране — вся власть Советам!» Межрегиональная депутатская группа называла себя радикальными демократами. МДГ формулировала лозунги: «Власть — народу!», «Предприятия — трудовым коллективам!», «Земля — крестьянам!», «Собственность — всем и каждому!».
Это было обманом собственного народа.
Гайдар в 1990 году предлагал руководителям СССР «крепко зажмуриться и прыгнуть в неизвестность». /«Правда», 16 апреля 1990 года/. Прыгнуть в неизвестность — и увлечь за собой всю страну?.. Прыгнуть — зажмурясь?..
Если бы «наши демократы» не обманывали, не плутовали, не жульничали, а честно объявили о стремлении вернуть страну «в капитализм», народ бы от них с негодованием отвернулся. Но мнения народного никто не спрашивал. Принцип — главнейший принцип демократии: ответственность перед народом — был ниспровергнут и заменен принципом полнейшей без ответственности...
Между тем сама ментальность народа, его подавляющего большинства, противоречила тому, что нес с собой капитализм, да еще и в той дикой, варварской форме, в которой он вскоре воцарился...
Рой Медведев в книге «Капитализм в России?» впоследствии писал: «Православная этика, как известно, решительно осуждает стремление к наживе и даже само богатство и поощряет бескорыстие, доброту, служение общему благополучию, доверчивость и самопожертвование. Тем более не могли способствовать утверждению «духа капитализма» возобладавшие в XX веке социалистические течения».
Но дело не только в этике, поскольку, разумеется, этические нормы хотя и влияют на поведение людей, но — по установке философов, этика — это все-таки наука не о сущем, а одолжном... Для меня важно заключение замечательного русского ученого-экономиста Чаянова /разумеется, расстрелянного Сталиным/. Он утверждал, что у русского крестьянина есть «потолок» в добывании средств, необходимых для существования, и если этот «потолок» достигнут, крестьянин не станет желать большего, он удовлетворен, заработав необходимое, он хочет быть свободным... Свободным... Да только ли российский это менталитет?.. Мой знакомый рассказывал, как однажды в Италии его жена сломала каблук, они обратились
Нет, не деньги решали все...
Хорошо это или плохо?..
Не в том суть. Существует объективная реальность, которую преступно не учитывать. Политолог Алексей Кива говорит: «Для среднего россиянина идея социальной справедливости выше идеи демократии... Интересы коллектива и государства выше интересов отдельного человека. Коллективизм, солидарность ценятся выше, нежели индивидуализм. Идеи богатства, социального неравенства воспринимаются без восторга... Особо высоко ценится идея духовного начала... Игнорируя наиболее чтимые в народе ценности, демократы обрекают себя на неудачу. На фундаменте призывов строить капитализм, что вызывает у россиян не лучшие ассоциации, Россию не построишь. Ненароком можно построить новый ГУЛАГ». («Российская газета», 2 сентября 1995 года).
Что же происходило вокруг?..
У нас в микрорайоне, между дорогой и тремя нашими пятиэтажками, вытянувшимися в шеренгу, находился большой луг, зеленый, за росший травой, а по весне взбрызнутый золотом цветущих одуванчиков. Луг этот грозились застроить домами, но грозились уже двадцать с лишним лет, то есть столько, сколько все мы тут жили. И мы с опаской дожидались, когда осуществится предначертанный градостроителями проект — очень уж не хотелось нам терять серебристую от утренней росы луговину, в середине дня весело блестевшую в солнечных лучах, а зимой покрытую переливчатой, сверкающей снежной гладью...
И вот на этой радовавшей глаз и душу луговине раскинулась огромная, пестрая, шумящая с утра до вечера барахолка... «Челноки» торговали тут китайскими куртками, турецкими майками, польскими жакетками и платьями, джинсами, привезенными из Штатов, зубной, пастой, магнитофонными лентами... Чего тут только не было! Но цены на все были неслыханные... И появилось множество нищих — стариков, старух, безногих и безруких калек, сидевших у входа, с простертыми на земле кепками, платочками, жестяными коробками от консервов с горками собранной мелочи на донышке...
У меня вторым изданием вышел роман «Кто, если не ты?..» Я получил гонорар, и весь его мы уплатили за купленную для меня легкую куртку...
Обычно я поднимался около пяти часов утра и шел в очередь за молоком, держа в руках по бидончику: из молока в смеси с кефиром мы делали творог, давно исчезнувший с прилавков. Очередь бывала длиннейшей, я занимал место в ее хвосте и дожидался семи часов — тогда подвозили цистерну с молоком и продавщица, горделивой осанкой похожая на английскую королеву, начинала «отпускать» по три литра в одни руки... Когда в цистерне кончалось молоко, возникали сцены поистине шекспировские по глубине и накалу страстей... Однажды я видел, как наш приятель, с которым частенько мы встречались у Жовтисов, он преподавал западноевропейскую литературу в университете, — как он, приблизясь к заветному кранику с вяло текущей тоненькой струйкой молока, среди разъяренных, орущих, напирающих друг на друга женщин и стариков кричал, что ему, ветерану Отечественной войны, к тому же инвалиду первой группы, положено получить молоко вне очереди... Лицо его было багровым, ворот рубашки расстегнут, руки с трехлитровой банкой тряслись, казалось — вот-вот его разобьет инсульт... Не помню, чем кончилась эта баталия. Но помню, как мы перестали покупать и кефир, и молоко, и скудный наш диетический стол продолжал свое существование уже без творога, стоимость которого выросла в десятки раз...