Семейный архив
Шрифт:
Что же до Поправки Джексона-Вэника, то она запрещала определенные торговые отношения со странами, которые применяли в своей практике отрицательное отношение или жесткие ограничения на свободу эмиграции их граждан и определяла подобную практику как ущемление гражданских прав.
Вот на этом этапе мне пришлось «уйти на покой». Как уже говорилось, я работал в НАСА, как и другие мои коллеги, у меня к тому времени родилось четверо детей, моя общественная деятельность шла в ущерб и моей работе, и семье. Но главная цель, которую мы ставили перед собой, была достигнута...
Надо сказать, в последующие годы я, подобно всем моим единомышленникам, был удивлен и — более того — разочарован
О себе. По отцовской линии мои предки приехали в Америку из той части Закарпатья, которая когда-то была Венгрией. Мои деды по материнской линии жили в Галиции. Я окончил школу и иешиву в Нью-Йорке, затем посвятил себя занятиям химией. В Кливлендской лаборатории НАСА начал работать сразу после окончания университета. Увлекся физикой, занимался проектами преобразования солнечной энергии в электрическую. Мы сделали много для того, чтобы передать разработанную нами технологию на службу не только «чистой науке», но и людям как в нашей стране, так и в странах Европы, Азии и Африки...»
Кстати мы узнали из сказанного мимоходом, что все расходы, организуя движение в помощь советским евреям, брали на себя Лу Розенблюм и его друзья-единомышленники. Некоторые из них, чтобы все увидеть, во всем убедиться самим, ездили в шестидесятые годы в СССР, затрачивая на билеты и гостиницу свои невеликие заработки. «Вот она, Америка, — думалось мне, — Америка, которой мы не замечаем....»
Мне всегда хотелось быть редактором журнала. Начиная со школьной поры, когда мы выпустили наш нелегальный, идеологически-вредный журнал «Вонзай самокритику!» И потом, когда я работал в «Просторе», особенно в последние тягомотные годы... Ах, думал я, если бы, если бы... Наивное это желание угасло, как угасает всякая несбыточная мечта, похожая на прохудившийся воздушный шарик, опустившийся на землю...
Но земля-то под нами была американская... И однажды, зайдя к нашим бывшим соседям, Якову и Марине Стуль (мы около года прожили в одном доме на Нобл), я выплеснул на общее обозрение вполне маниловскую идею: а что, если мы в Кливленде станем выпускать ежегодник подобный тому, который издают в Филадельфии?.. К моему удивлению эта мысль понравилась. Марина и Яков у себя в Челябинске преподавали — он в техническом институте, она в институте культуры, к тому же Марина писала, печаталась... Через несколько минут на листе бумаги был набросан состав предполагаемых авторов. Требовалось только узнать, кто и что захочет поместить в сборник, и собрать материалы...
Сутью ежегодника, мне представлялось, должна быть еврейская проблематика. Но — не просто «еврейская проблематика»... По мате риалам, приходившим к нам из России и Казахстана, все возвращалось на круги своя: в засахаренном виде изображались взаимоотношения между русскими и евреями, что же до антисемитизма, то о нем и речи не было, лишь умилительные подробности, а если попадались какие-то неприятные детали, так из давнопрошедших времен... Почему же евреи едут в чужие края, в Израиль, в Америку, в Канаду и даже — даже! — в Германию, где земля перемешана с пеплом жертв Холокоста... Почему?.. Но не следует в чем-то винить оставшихся. Им жить вместе с другими народами, необходимо искать и находить нечто позитивное, связующее, не обостряющее
Так это началось. И сразу сложилась небольшая группа литераторов — прозаиков, поэтов, историков, публицистов. У Ани решено было взять в сборник статью о Столыпине и перевод нашумевшей статьи, по сути — философского трактата Джорджа Сороса; у Якова Липковича — несколько рассказов; у Исаака Михайловича Фурштейна — очерк о евреях в Америке; у Сани Авербуха — израильские стихи, но не жалобные, а исполненные боевого духа и отваги. Прислала по моей просьбе стихи Руфь Тамарина — с неожиданной для нее еврейской интонацией. Два рассказа дал я: оба были слишком велики для газет. Зоя Фалькова, ленинградка, принесла цикл стихов. Борис Колкер обещал в будущий сборник очерк о Замменгофе, а пока передал нам с Липковичем (составителям) описание Кливленда. Особо следует остановиться на Тамаре Майской... Но о ней несколько позже.
Борис Колкер позвонил президенту Еврейской Федерации, попросил назначить встречу. Спустя пару месяцев президент Роберт Голдберг позвонил Борису, попенял на то, что находился в отъезде, в Минске, а потом в Израиле...
На встрече присутствовали, помимо президента, его помощник и работник Федерации, разбирающийся в вопросах печати. Звали его Майкл. Свидание длилось полтора часа. Борис изложил нашу просьбу, наши планы. Помимо того мы передали Федерации книги участников сборника, чтобы показать, что его авторы — не новички в литературе. Мистер Голдберг благосклонно все выслушал и обещал найти спонсоров. Мы ушли обнадеженные. Цель встречи была достигнута.
Прошел год... Прошло два года... За это время в России усилился антисемитизм (в Москве — Макашов, на юге — Кондратенко, повсюду возбуждали юдофобское настроение олигархи...), но это ни в какой мере не повлияло на Федерацию. Нам объясняли, что собранные Федерацией деньги (миллионы) идут на обеспечение материальных потребностей российских евреев, это раз, и два — не следует им помогать, пускай уезжают... Сборник наш, точнее — рукопись, по-прежнему перемещался из квартиры Якова Липковича в мою и наоборот...
Прошел еще год — третий... В декабре 1999 года нам объявили, что сыскался, наконец, спонсор, но он желает сохранить инкогнито. Мы собрались в Джессеси, явился Майкл, пришел выбранный Федерацией издатель — Миша Файнштейн, журналист, владелец местной газеты «Русский магазин». Было сказано: на сборник дают 5 тысяч долларов... Мы передали папку с рукописями и фотографиями Файнштейну...
С тех пор миновал еще один год — четвертый... Но наш сборник, посвященный еврейским проблемам, до сего времени еще не издан...
Когда он будет издан — Бог весть...
Но надежда по-прежнему теплится у нас в сердцах...
Тамара Майская... Одна из участниц нашего сборника... О каждом из его авторов можно написать целую повесть, а то и роман... Что же до Тамары Майской, передавшей для сборника три своих рассказа, то она не просто беженка, она — явление...
...У нее молодые, карие, с горячей искоркой глаза, маленький, изящно вылепленный нос, выпуклые, двумя валиками, губы... Ее и раньше, и теперь приглашают в художественную студию, она позирует — и тем немного добавляет денег к своему скромному, как и у нас, пособию. Она уехала из Союза в Америку в 1974 году. Когда мы оказались в Кливленде, она прожила здесь уже восемнадцать лет... Мы познакомились три или четыре года спустя и с тех пор не столь часто видимся (общественный транспорт у нас отнюдь не идеальный), но перезваниваемся почти каждый день.