Семейный портрет с колдуном
Шрифт:
– Побежишь в кухню голым? – невинно спросила я, переворачиваясь на живот и разглядывая мужа без малейшего смущения. – Какой же вы развратник, милорд.
Как же переменилась Эмили за последние несколько месяцев… Я не могла сказать, что эта Эмили нравилась мне больше, чем скромница-провинциалка из Саммюзиль-форда, но правда открылась, и теперь надо было что-то с этой правдой делать…
Вирджиль рассмеялся и накинул халат:
– Так достаточно целомудренно, миледи?
– Более чем, - согласилась я. – Подойдет даже для девственника. Вас ведь не
– Эмили! – он сел на постель и наклонился ко мне. – Можешь не верить мне, но я хочу, чтобы поверила. В моей жизни всегда была только ты. Сначала – девчонка. Смешливая, немного смешная, ужасно озорная. Меня тянуло к тебе – потому что ты была, как птичка-малиновка. Светлая, радостная, поющая о счастье. Невозможно не полюбить малиновку. Но это была ещё не та любовь… Я не заметил, как ты выросла, и однажды словно проснулся – увидел свою малиновку совсем по-другому. Ты стала такой красивой, и с тобой было… - он коснулся моей щеки, моих губ, - быть с тобой – это как целовать солнце, как держать саму жизнь в объятиях. Ты – самое драгоценное сокровище, и не понимаешь этого. Когда я увидел тебя танцующей на площади, думал, что умру на месте. Ты поймала меня взглядом – захлестнула, как петлей. И всё, я только твой. Навсегда.
– Леди Хлоя, - напомнила я, стараясь не показать, как смутило и взволновало меня подобное признание.
[1] Вирджиль – от слова «virgo», «дева»
– Я ведь уже всё объяснил, - сказал Вирджиль мягко.
– Но легче мне от этого не стало, - возразила я. – Твои методы воспитания бесчеловечны, и невозможно исправить всё словами.
– Чем же ты хочешь, чтобы я загладил вину? – спросил он серьезно. – Кровью?
Я прищурилась, глядя на него, и сказала:
– Оставьте свою кровь при себе, милорд, и отправляйтесь куда собирались. Я ещё не решила, что потребовать.
– Тогда решай, - он поцеловал меня в макушку и накинул халат. – А я принесу вина и закусок. Так и думать будет веселее.
Несколько упоительных дней пролетели, как один. Мне казалось, сэр Томас и Летиция превратились в бесплотных теней – я не видела их, только замечала присутствие слуг, когда на столе появлялись завтрак или обед, а в комнате Вирджиля словно сам собой загорался камин. Было ясно, что нам не хотели мешать, и я позволила себе на время отбросить все тяжелые мысли, и просто наслаждалась любовью и близостью с мужем.
Однажды вечером я вышла во внутренний двор и села на качели, зажав цепи сгибами локтей и переплетя пальцы. Я уже переоделась в ночную сорочку, сверху набросила халат, и теперь чуть раскачивалась, задумчиво глядя на кончики своих домашних туфель, высовывающихся из-под кружевных оборок сорочки, и не сразу заметила, как подошел Вирджиль.
– Покачай меня, - попросила я, теперь уже покрепче перехватывая цепи. – Как в детстве, как на Белом Острове…
Он молча встал позади, руки его легли на мои бедра, легко погладили, подтолкнули…
Знакомое чувство полета – взлёт в одиночестве, падение в объятия. Взлёт – и
Металлические звенья тихо поскрипывали, я слышала прерывистое дыхание Вирджиля, его руки, подталкивающие меня под бедра, обжигали меня даже через одежду, и я знала, чем всё это закончится.
Вирджиль резко прервал мой полёт, остановив качели. Я подняла голову, подставляя губы для поцелуя, и спустя секунду мы с мужем целовались так, будто и правда встретились на липовой аллее спустя годы разлуки. А ведь мы виделись только недавно… Только недавно, в его спальне…
Смуглая рука колдуна раздвинула края моего халата, скользнула за ворот моей рубашки, добираясь до груди, лаская её. Сначала Вирджиль ласкал меня легко – едва задевая ладонью, но вот поцелуй стал требовательным, и мужская рука приласкала меня откровеннее, ущипнув соски, а потом сжав одну грудь, и другую.
Но этого ему было мало, и он развернул меня на качелях к себе лицом, перекрутив цепи над моей головой, почти грубо схватил за подбородок, впиваясь губами в мой рот, касаясь языком языка, желая и требуя большего.
Я подалась к нему навстречу, не мешая его безумству, позабыв, что в Мэйзи-холле мы не одни, и что леди не занимаются любовью на качелях, под открытым небом. Сомневаюсь, чтобы и Вирджиль вспомнил об этом, потому что он уже лихорадочно расстегивал штаны, одновременно коленом раздвигая мои колени.
Кружева ночной рубашки взлетели до пояса, халат окончательно распахнулся, и Вирджиль вошёл в меня – сразу, без ласковых слов, без предварительной любовной игры, но я готова была принять его, потому что желала этого так же сильно, как он. Обхватив ногами его поясницу, я раз за разом подавалась навстречу мужу, а он обхватил меня за бедра и брал меня сильно, быстро, совсем потеряв голову…
В какой-то момент он приподнял меня и насадил на себя сверху, и я невольно вскрикнула от такого глубокого проникновения, но не остановила наших движений, вцепившись в металлические звенья до боли в пальцах.
Вирджиль впился мне в шею крепким поцелуем, двигаясь во мне так яростно, словно нам предстояло расстаться навсегда, и он пытался насытиться мною на долгие годы. Я полностью отдалась его страсти, и подавалась навстречу ему при каждом толчке, запрокидывая голову, теряя волю и почти теряя сознание от огня этой любви.
Странная любовь… Такая сильная, такая болезненная, в чем-то неправильная, но неизменно прекрасная… Так глубоко пустившая корни в наши сердца, и поднимающая так высоко на волнах наслаждения…
Я первая достигла пика, и повисла в руках мужа, чувствуя себя самой счастливой грешницей на свете. Вирджиль в ответ простонал, стискивая зубы, ещё крепче сжимая меня в объятиях, и в несколько толчков закончил сам.
Потом он долго не отпускал меня, всё ещё находясь во мне, тяжело дыша, поглаживая меня по спине, а я стирала пальцами капельки пота с его лба.