Семейство Доддов за границей
Шрифт:
Я продолжаю читать о Друз и римскомъ лагер.
— Ахъ, не то, не то! съ хохотомъ кричитъ она.
— Въ Андернах есть дв особенныя отрасли торговли: мельничные жернова… Она зажимаетъ мн ротъ рукою; я не могу читаться она продолжаетъ: „Теперь я вспомнила легенду. Былъ давно когда-то Зигфридъ, графъ-палатинъ рейнскій; онъ, по возвращеніи изъ крестоваго похода, былъ убжденъ клеветниками, что его жена была неврна ему…
— Какъ это дурно! то-есть со стороны графа.
— Да, онъ выгналъ ее, какъ измнницу; она бжала за Рейнъ въ эту гористую землю, которая передъ нами и которая вся тогда была покрыта непроходимымъ лсомъ. Тамъ провела она долгіе, долгіе годы въ одиночеств, безъ друзей, безъ всякой защиты и помощи. Тогда не было мистеровъ Доддовъ, или, по-крайней-мр,
Я съ чувствомъ вздыхаю, подъ вліяніемъ ея взора; она продолжаетъ:
— Наконецъ однажды, утомленный охотою, отставъ отъ своей свиты, жестокій графъ слъ отдохнуть у ручья; прелестная красавица, въ граціозной, но чудной одежд изъ звриныхъ шкуръ…
— Но вдь конечно не она своей рукой убила ихъ? вставляю я свое замчаніе.
— Какъ вы смшны! Разумется, нтъ, и говоря это, она закутывается своею собольею мантильею и гладитъ ея нжный мхъ своею еще боле нжною ручкою. — Графъ вскакиваетъ на ноги, и въ мигъ узнаетъ ее, и въ то же мгновеніе такъ пораженъ ея удивительнымъ спасеніемъ въ дремучемъ лсу, что выслушиваетъ ея оправданія и ведетъ съ торжествомъ въ свой замокъ оклеветанную, но невинную супругу. Да, мн кажется, люди прежде были лучше, нежели теперь; были скоре готовы прощать, или, врне выражаясь, боле доступны истин и ея благороднымъ дйствіямъ.
— Ну, этого не скажу, возразилъ я глубокомысленно: — звриныя шкуры наводятъ нкоторое сомнніе и — при этомъ замчаніи моемъ она такъ весело и долго хохочетъ, что я, увлеченный веселостью, хохочу и самъ по ея примру, хоть и не знаю, что у ней на ум.
Мы скоро оставили за собою Андерцахъ и показались по самому берегу быстраго Рейна, по прекрасной дорог, идущей, почти въ уровень съ ркою, которая здсь на нсколько миль становится мене-капризна и живописна.
Къ обду мы прибыли въ Кобленцъ и остановились въ отличной гостинниц „Гигантъ“; потомъ пошли бродить по городу, любуясь на лавки и на красиво-одтыхъ деревенскихъ двушекъ, бархатныя шапочки которыхъ, шитыя золотомъ или серебромъ, такъ понравились мистриссъ Г. Г., что мы купили три или четыре, такіе убора и нсколько смшныхъ серебряныхъ иглъ въ форм кинжальцевъ, которыя носятъ он въ волосахъ.
Я скоро увидлъ, что моя спутница въ-самомъ-дл совершенное „дитя“: какъ ребёнку, ей нравились вс красивыя вещицы, и мы накупили ихъ много, съ истинно-дтскою беззаботностью о цн. Деревенскія двушки носятъ удивительно-странныя серьги изъ массивнаго золота, и моя дама не могла не купить нсколько паръ ихъ; потомъ ей понравились золотыя цпочки и даже уродливыя пряжки для башмаковъ. Вс эти пріобртенія, какъ она увряла, будутъ безцнны для маскараднаго костюма.
Какъ вы думаете, милый Томъ, какой суммы стоили мн эти мелкіе припасы для-того, чтобъ походить на рейнскую поселянку? — семнадцать фунтовъ; отчего и родилось во мн сильное тайное желаніе, чтобъ наша прогулка была по Ирландіи, гд можно было бы поддлаться подъ національный костюмъ съ гораздо-меньшими издержками.
Но длать было нечего, мн слдовало держать себя, какъ любезному кавалеру и, скрпя сердце, я самъ поднесъ ей въ подарокъ нсколько бездлушекъ; но она презрительно отбросила ихъ, говоря: „ахъ, вс эти вещи гораздо-лучше мы найдемъ въ Эмс: тамъ удивительныя лавки, un bazar magnifique!“ — предвщаніе, отъ котораго выступилъ у меня холодный потъ. Накушавшись кофе, мы продолжали свое путешествіе до Эмса, который отъ Кобленца всего въ одиннадцати или двнадцати миляхъ.
Дорога, надобно отдать ей справедливость, была восхительно-живописна; не мене восхитительна была и моя спутница. Романтическая долина, которую мы прозжали, давала множество предметовъ для разговора, и мистриссъ Г. Г. то разсказывала легенды, то увлекалась лирическими порывами, то грустными, то веселыми, то передавала мн какое-нибудь старое трагическое сказаніе, то припоминая какой-нибудь анекдотъ изъ современнаго фешёнэбльнаго общества; по что ни говорила она, все было проникнуто прелестью граціей, тайна которой извстна только ей. Когда, посл одного изъ этихъ очаровательныхъ эпизодовъ, она умолкла
— Сказать ли, о чемъ я думаю? спросила она, продолжая улыбаться.
— Непремнно; у васъ пріятная мысль: подлитесь же со мной удовольствіемъ.
— Не знаю, получите ли вы отъ нея удовольствіе; она скоре затруднительна, нежели пріятна. Я думаю просто вотъ о чемъ: черезъ десять минутъ мы будемъ въ Эмс; тамъ удивительно любятъ пересуды. Какъ мы запишемъ себя въ „списокъ прибывшихъ?“
Мн такое затрудненіе не приходило въ голову, милый Томъ; да и тутъ я не понималъ его хорошенько. Мн казалось, что имя Кенни Дода очень-удовлетворительно для меня, и я не видлъ причины, почему бы мистриссъ Горъ Гэмптонъ не находить приличной свою фамилію.
— Я знала, смясь продолжала она: — что вы и не подумали объ этомъ — не такъ ли? Я сознался, что совершенно, такъ и она продолжала:- Адольфа (такъ звали ея мужа, мистера Горъ-Гэмптона) здсь очень многіе знаютъ, потому вы не можете принять его имени; кром-того, онъ высокаго роста и носитъ огромные усы, едва-ли не самые большіе въ цлой арміи.
— Слдовательно и говорить объ этомъ нечего, сказалъ я, съ крайнимъ отчаяніемъ проводя рукою по своему выбритому лицу.
— Вы очень походите на лорда Гэрви Брука; не хотите ли быть имъ?
— Но какъ же? въ моемъ паспорт сказано: Кенни Джемсъ Доддъ.
— Ничего; лордъ Гэрви отчасти мн родственникъ: его мать была изъ фамиліи Горъ; я уврена, вы можете быть имъ.
Я уныло покачалъ головою; но если ей что вздумается, съ нею, кажется, невозможно спорить.
— Это превосходная мысль, продолжала она: — вамъ нужно только смло записаться лордомъ Гэрви въ „книгу прізжихъ“ и сказать, что вашъ паспортъ скоро будетъ привезенъ слугою, который везетъ вс ваши вещи и шкатулки.
— Но если лордъ здсь?
— О, нтъ, его нтъ здсь; невозможно, чтобъ онъ былъ здсь; я слышала бъ, еслибъ онъ былъ здсь.
— Но, быть-можетъ, здсь есть люди, его знающіе.
— Это не составитъ никакого затрудненія, возразила она: — валъ нужно только притвориться больнымъ и не выходить изъ комнаты. Я возьму вс предосторожности для поддержанія достоврности вашей болзни. Вы будете имть все, нужное для пріятной жизни, но не будете принимать къ себ никого.
Я разинулъ ротъ, какъ-будто мн хватили дверью по лбу. Мысль, что я поскакалъ сломя голову, бросилъ семейство, презрлъ гнвъ мистриссъ Д. и все затмъ, чтобъ лечь въ постель въ Эмс и жить на діэт подъ чужимъ именемъ: эта мысль совершенно озадачивала меня. Я думалъ про-себя, что пустился въ ненадежное приключеніе, которое, быть-можетъ, и обойдется недешево. Деньги летятъ у меня изъ рукъ, какъ мякина, но по-крайней-мр, не попусту. Фешёнэбльная спутница покажетъ мн, думалъ я, свтскую жизнь въ самомъ блестящемъ вид. Я буду обдать съ моею прекрасною дамою въ блестящихъ салонахъ, буду сопровождать ее въ залу минеральныхъ водъ, на гулянья; буду кушать съ нею мороженое подъ „липами“ въ „алле“; мн будутъ завидовать вс эти франты; я буду насыщаться своимъ торжествомъ. Таковы были мысли, меня поддерживавшія среди всхъ стснительныхъ страховъ о семейныхъ обстоятельствахъ; въ нихъ я находилъ вознагражденіе за громы, которые ждали меня въ будущемъ. И вотъ, вмсто всхъ надеждъ, я долженъ искать радости въ комнат съ опущенными шторами, въ старыхъ газетахъ и габер-суп!
Гнвъ и озлобленіе почти отняли у меня языкъ. „Такъ вотъ зачмъ…“ воскликнулъ я два или три раза, не будучи въ силахъ докончить фразы; но она положила мн руку на плечо и самымъ нжнйшимъ голосомъ остановила меня, говоря: „нтъ, не затмъ!“
Ахъ, Томъ, вы помните, какъ встарину пвали въ „Опер Нищаго“:
Сводитъ всхъ мужчинъ съ ума Милая красотка; Съ ней и нищаго сума Для меня находка.Думаю, что это правда. Думаю, что, одаривъ насъ физическою силою, природа насъ создала нравственно-слабыми.