Семейство Доддов за границей
Шрифт:
Джемимы Доддъ.
P. S. Мери Анна свидтельствуетъ вамъ свою любовь и уваженіе; Кери также проситъ не забывать ея. Она проситъ васъ переслать сюда ея старую черную кошку, какъ-будто это какая-нибудь невидаль въ чужихъ краяхъ. Но у Кери такой характеръ: каждый додсборовскій гусь кажется ей лебедемъ.
ПИСЬМО IV
Джемсъ Доддъ къ Роберту Дулэну, Е. В., въ Trinity College, въ Дублин.
Выписываю для тебя изъ вчерашняго нумера Galig`uanrs Messenger слдующую статейку: «Сильные толки были возбуждены въ кругу фешёнэбльныхъ постителей Бадена слухами о бгств
Вроятно, вс твои коническія сченія и сферическіе треугольники не помогутъ теб разршить эту загадку; потому, избавляя тебя отъ безполезныхъ трудовъ., скажу, что мнимый похититель, столь деликатно означаемый въ газет, не иной кто, какъ Кенни Доддъ собственною особою. Да, Бобъ, на первый взглядъ вышло то самое, что говоритъ старинная псенка:
Вс амуровой стрлы Неизбжность знаютъ; Ахъ, отъ ней и сдины Насъ не защищаютъ!..— Какъ же можно было надяться, что Dodd-p`ere въ глазахъ свта устоитъ противъ нжнаго уязвленія? Но, чтобъ дло было для тебя noвозможности понятно, припомни, пожалуйста, восхитительную спутницу, о которой писалъ я теб, именно нкую мистриссъ Горъ Гэмптонъ Она Дидона новой Энеиды. Впрочемъ, не думай, чтобъ на-самомъ-дл въ газетной статейк была хоть капля правды. Приключеніе можетъ быть объяснено аргументами, мене-интересными и романтическими. Мистриссъ Горъ Гэмптонъ просила, чтобъ батюшка проводилъ ее въ одинъ маленькій нмецкій городокъ; и не желая возбуждать неизбжнаго гнва матушки, вздумала сняться съ лагеря ночью, безъ обычныхъ сигналовъ. Такимъ-образомъ ставка нашего старика найдена была опуствшею и на перекличк не оказалось Додда-отца.
Тайвертонъ, который былъ посвященъ во вс тайны предпріятія, объяснялъ мн все; я съ удовольствіемъ передалъ объясненіе сестрамъ; но старанія наши убдить матушку были совершенно безплодны.
Разумется, первые три или четыре дня посл такого казуса были неочень-пріятны.
Необходимо было оставить мсто нашего пребыванія и поселиться гд-нибудь въ другомъ город. Баденъ представлялъ самое удобное прибжище, если не для утаенія нашихъ непріятностей, то для утшенія нашихъ огорченій. Я совершенно убжденъ, что еслибъ нашъ старикъ вернулся на другой день и добился бы хотя слабаго вниманія къ своимъ оправданіямъ, то онъ могъ бы удовлетворительно объяснить, зачмъ онъ узжалъ, гд былъ и все тому подобное; но вотъ здсь-то и затрудненіе, милый Бобъ! Хотя неоспоримо, что его совсть чиста, но ты не повришь, милый Бобъ, какъ велико было бы сочувствіе къ нему всего здшняго общества, еслибъ онъ смло явился сюда и сказалъ: „Ну да; я виноватъ“. Я самъ не хотлъ врить, когда Тайвертонъ сказалъ мн это, но теперь убдился своими глазами. Здшнее общество не съ охотою принимаетъ людей, которыхъ репутація осталась невредима, какъ нкоторыя богадльни принимаютъ только изувченныхъ.
Изъ этого ты видишь, что нашъ старикъ могъ бы безопасно явиться сюда. А между-тмъ, его отсутствіе влечетъ за собою нкоторыя неудобства; и если онъ долго не прідетъ, я сильно опасаюсь, что нашъ кредитъ истощится чрезмрною нашею любовью къ подписямъ.
Самъ я былъ страшно несчастливъ въ игр и порядочно задолжалъ; но Тайвертонъ совтуетъ не унывать, и говоритъ, что ужь если человку прійдется слишкомъ-плохо, то еще остается врное средство исправить дла: взять богатую жену. Признаюсь, лекарство не по вкусу мн; но разв есть вкусныя лекарства? Если будетъ необходимо — я готовъ. Здсь есть три или четыре особы съ хорошимъ приданымъ, о которыхъ больше поговорю въ слдующемъ письм. Это я писалъ боле для того, чтобъ сказать теб, гд мы, нежели съ цлью повствовать о дяніяхъ твоего преданнаго друга
Джемса
ПИСЬМО V
Кенни Доддъ къ Томасу Порселю, Е. В., въ Брофф.
По надписи въ заголовк письма вы видите, что я живу еще въ Эйзенах; по обстоятельства мои совершенно измнились сравнительно съ прежнимъ. Я ужь не «милордъ», не жилецъ большой квартиры въ бельэтаж; мн ужь не льститъ красавица, не прислуживаетъ съ глубокимъ почтеніемъ вся трактирная челядь. Теперь я одинокъ; смиренно занимаю маленькую, дрянную комнатку; считаю себ счастіемъ позволеніе садиться за общій столъ. Ищу для своей прогулки пустынныхъ улицъ; выбираю самый дешевый «канастеръ» для своей трубки; однимъ словомъ: провожу время въ грустныхъ размышленіяхъ о прошедшемъ, настоящемъ и будущемъ.
Не знаю, достанетъ ли у васъ терпнія прочитать мое громадное посланіе; предчувствую, что вы поручите кому-нибудь составить изъ него «краткій экстрактъ» и просмотрите только мста, которыя будутъ отмчены, какъ существенныя. Но все-равно; для меня утшеніе погружать свои печали хотя въ чернильницу, и я ночью возвращаюсь къ ней съ чувствомъ отрады.
Однако, на случаи, если вы не станете дочитывать всего письма, поспшу сказать вамъ, что живу здсь въ-долгъ; что у меня не остается пяти шиллинговъ; что сапожникъ подстерегаетъ меня на Жидовской Улиц, а прачка — у воротъ. Табачный торговецъ также сталъ моимъ врагомъ, и я теперь окруженъ мелкими преслдователями, которые свели бы съ ума человка мене-терпливаго. Впрочемъ, не за все могу роптать на судьбу; я наслаждаюсь тмъ важнымъ благомъ, что не понимаю ни слова понмецки, и потому способенъ сохранять спокойствіе душевное, слушая, по всему вроятію, возмутительнйшую брань, какая только можетъ изливаться на неплатящее долговъ человчество.
Гардеробъ мой истощился до совершенной необременительности. Свое пальто я выпилъ подъ фирмою кирш-вассера; кром тхъ брюкъ, которыя на мн, вс остальныя превращены въ сигары; шляпа ушла на ночнику сапоговъ; бритвы заложилъ за бумагу, перо и чернила, потому ношу теперь бороду, которая составила бы счастье музыканта или живописца. Содержатель гостинницы, гд живу, не видлъ отъ меня ни одного шиллинга въ послднія дв недли; и теперь, въ первый разъ съ той поры, какъ перехалъ черезъ границу, долженъ я сказать, что въ чужихъ краяхъ можно жить очень-дешево. Да, милый Томъ, секретъ очень-простъ: «голодай, холодай, да и за то не плати» — и соблюдешь за границею большую экономію въ расходахъ. Если же не нравится теб такая жизнь, сиди дома. Впрочемъ, все это пустыя размышленія; лучше перейдти къ разсказу о томъ, что со мною было, начиная съ блестящаго времени, которымъ окончилось мое прежнее письмо.
Все, бывшее со мною, походитъ на сонъ; иногда не могу уврить себя, что оно было на-яву — такъ странны. приключенія, которымъ я подвергся; такъ не похожи на вс прежніе случаи моей жизни; такъ несообразны съ моею натурою, привычками, темпераментомъ похожденія, въ которыя былъ я запутанъ!
Впрочемъ, теперь мн кажется, что мнніе, будто-бы человкъ бываетъ способенъ къ одному, неспособенъ къ другому — чистый вздоръ. Въ натур нашей, милый Томъ, есть наклонность приспособляться ко всему; и куда бы, въ какія бы обстоятельства ни былъ заброшенъ человкъ, характеръ его, подобно желудку, пріучается переваривать все; впрочемъ, не спорю, иногда слдствіемъ бываютъ спазмы.
Когда писалъ я вамъ въ предъидущій разъ, я велъ какую-то буколическую жизнь, былъ Дэфнисомъ. Если не ошибаюсь, послднимъ извстіемъ было, что мы отправляемся на прогулку въ рощу. Ахъ, Томъ, это было чудное время! Я не замчалъ, какъ летло оно; и лучшимъ доказательствомъ можетъ служить то, что я совершенно позабылъ о герцогин, видться съ которой мы пріхали; я даже не спрашивалъ о ней. Только ужь на шестую недлю нашихъ идиллическихъ прогулокъ вдругъ блеснула у меня мысль: «вдь сюда должна была пріхать герцогиня; вдь мы здсь ждемъ герцогиню: гд жь она?» Какъ засмялась мистриссъ Г. Г., когда я предложилъ ей этотъ вопросъ! Она отъ хохота не могла минутъ десять сказать ни слова.