Семиозис
Шрифт:
– По-моему, она не хочет дружбы с тобой. И я считаю, что она – серьезная проблема. У нее есть сторонники.
«Установление дружеских отношений не предполагает эмоциональной совместимости, а всего лишь устранение ее потребности сражаться. Она – ценный член Содружества, и нам следует направить ее агрессию в нужном направлении – например, на угрозу экологии. Она обеспечила командование в решающие моменты, несмотря на недавние промахи».
– Знаешь, со вчерашнего дня твой настрой резко поменялся.
«Я изолировал эмоциональный дисбаланс в определенных рощах, так что каждая
– Наверное.
Только вот я не способен распределять чувства туда или сюда. Я уже давно в этом убедился.
«Однако я по-прежнему печалюсь. Хиггинс пел песню о вечнозеленом горе. Это хорошая метафора. Когда коралл убил твою жену, это было похоже на потерю руки или глаза?»
Мне не хотелось об этом говорить, но Стивленду нужна моя помощь, а это – моя работа.
– Да. Больше, чем руки или ноги. Я лишился нескольких десятилетий, нашего общего будущего.
«Разве ты не отрастил другой… поправка… не исцелился: ведь животное не может отрастить потерянную часть тела».
Я стоял на вершине утеса, когда с коралловых долин вернулась лодка – та, на которой Бесс уплыла вверх по течению. Команда вынесла ее с лодки: окоченевшее тело-бревно, завернутое в ее одеяло. Я с первого взгляда понял, что случилось. Я повернулся и убежал в город: все стало пустым.
– Нет, я просто приспособился. Не могу ее заменить.
«Пожалуйста, подробнее про замену».
Мне казалось, я выразился ясно.
– Некоторые меняют партнеров, как… как летучие мыши – места ночлега: одно ничем не хуже другого. Но Бесс… я не могу ее заменить. Не хочу ее заменять. Никто не будет такой, как она. Я просто продолжаю ее любить, хотя ее нет рядом.
После небольшой паузы он написал:
«Мы, растения, не впускаем коралл-охотник в наш лес, защищая вас, но долины контролировать не можем. Мне жаль, что Бесс умерла. Ее доброту ценили, и, наблюдая за ней, я многое узнал об этом понятии. Возможно, Сосна хочет сохранить врага именно так, как ты хочешь сохранить Бесс. Но я считаю, что лучше поддерживать любовь, а не ненависть. Это проще?»
– Да.
Бесс поцеловала меня и отправилась в путь, а в следующий раз я увидел ее лицо в погребальной корзине, и какое-то время мне казалось, что я прожил на день дольше, чем следовало, не догадываясь, насколько сильнее я буду любить ее после того, как потерял. Во время похорон Люсиль я впервые порадовался тому, что не отправился с Бесс вверх по течению и не видел, как она умирает.
– Да, она была добрая. Спасибо.
Однако насчет Сосны он ошибался. Враг снимал вину с нее – вот почему он был ей необходим.
Я проверил, под каким углом свет проходит сквозь крышу.
– Мне надо бы пойти помогать с апельсиновыми деревьями. Воды и солнца.
«Эти деревья – враги. Я сожалею о новых убийствах, но надеюсь, это будет концом избиений. Кароб поможет. Тепла и пищи».
Старший
Он одобрительно кивнул и повернулся, чтобы оценить апельсиновую рощу – заросли тонких гибких стволов, не способных выдерживать большой вес. Из-за этого каждая ветка выпускала воздушный корень, который со временем превращался в очередной ствол. Крупные зеленые листья с черными прожилками создавали впечатление темноты и массивности, а стволы и ветки были усеяны колючками, похожими на наконечники стрел.
Деревья-уроды. Деревья-преступники. Еще одна возможность сразиться с сиротами и победить, используя обычную рабочую команду мирян. Эмоционально заряженную команду. Команду, готовую завершить те разрушения, которые начали сироты. Одна из женщин уже шмыгала носом.
– Дела вот какие, – сказал Эразм. – Предположим, мы начнем рубить с одной стороны и пройдем ствол до конца. Дерево накренится и рухнет на дровосека. Придется рубить не только стволы, но и ветки, что проще сказать, чем сделать, – из-за колючек. Нам понадобятся лестницы. Вот почему мы редко берем апельсины. Вот каробы рубить одно удовольствие. И к тому же они нам в этом помогают.
– Почему бы нам их не сжечь? – предложил отец Фабио, погрузившийся в свое горе. Он сжимал в руке топор и поглаживал его, мечтая об еще более жестоких вещах. Он повернулся ко мне. – Твоего сына тоже убили. Что скажешь?
– Я здесь ради справедливости, – ответил я.
Огонь… я старался не вспоминать про огонь.
– Огонь, – сказал Эразм. – Неплохая идея, и твое чувство мне нравится. Вот только пожар повредит и другим деревьям вроде того конскохвостого рядом с апельсинами, вон тех сосен – и даже этих дружественных пальмочек. Нет, это было бы неправильно. Но мысль хорошая.
Люди закивали. Это было бы не по-мирянски.
Рядом со мной стоял Петр. За последний год пушок у него на верхней губе потемнел. Он любил Люсиль – и был бы слепцом, если бы не полюбил ее, единственную взрослую женщину из Поколения 7. Она была его будущим – и погибла у него на глазах. Сможет ли он исцелиться, сможет ли ее заменить? Если я заговорю с ним про Бесс, поймет ли он?
– Ты покрасил лицо в зеленый цвет, чтобы походить на Люсиль? – спросил я.
Он отвел взгляд, трогая что-то у себя в карманах.
– Нет. – Но тут же, громче, но не более твердо, почти пронзительно: – Да.
– Это – хороший жест, – сказал я.
Он кивнул и попытался улыбнуться – без всякого успеха.
Возможно, мы могли бы спасти Люсиль. Надо ли ему об этом знать? Сосна отказалась действовать, но потом прибежали миряне, бились, почти победили… Почти. Если бы бой начался на минуту раньше, то, может… Нет. У сирот уже был ацетон, они уже решили сжечь женщин, чтобы нас отвлечь.