Семиозис
Шрифт:
Мы общались с помощью электрических волн, которые они называли радио. Мы поделились простыми идеями о математике и метеорологии, и это стало началом. Я объяснял животных и растений. Они рассказали мне, что я живу на шаре из почвы и камня, шаре невообразимого размера, который вращается и обращается вокруг Солнца и накреняется, что объясняет не только день, но и разную длину дня при смене времен года. Когда-то они жили под иным Солнцем.
Эти вторые чужаки отреагировали на мой показ сразу же: простое сообщение в ответ на простое сообщение, и у меня появилась надежда, как у прорастающего зерна.
Орлы разрушают. Чужаки создают. Так мало кто создает, и столь многие разрушают.
Хиггинс
Бамбук на чертополохи ответил бутонами, причем стебли с бутонами контрастировали с цветом остальной ветки: оранжевые бутоны на синей ветке, желтые на фиолетовой – так, чтобы мы не смогли этого не заметить. Мы с Раджей долго рассматривали бутоны, не потому что там было на что посмотреть (хотя, конечно, компания мне нравилась!), а давая растению знать, что мы заметили. Язык цветов! Ну надо же!
Мы очень старались. Мы предполагали свои запахи для каждого цвета или соединения, от которых ты не просто почувствуешь подъем, как от обычных цветов бамбука, а станешь умнее. Растения общаются с помощью самых разных соединений (так Раджа сказала), так что бамбук может попробовать это с нами или будет использовать различную окраску или метки, чтобы создать словарь, – или разные формы, а не обычную трубочку, заканчивающуюся венчиком из длинных лепестков.
На следующее утро бутоны раскрылись. Я увидел цветы издали, яркие на солнце и размером крупнее моей кисти с растопыренными пальцами, но когда подошел ближе, то разочаровался: цвет был однородный и форма довольно обычная. Может, в них есть какой-то другой сюрприз? Я понюхал цветок. Он вонял – они все воняли. Рядом что-то вынюхивала пара котов, так что я поднял одного понюхать цветок: это обычно им нравится. Однако один вдох – и он принялся лягаться и царапаться, и чуть было не укусил меня, спеша вырваться.
Раджа перешла на бег, увидев, что цветы распустились, – и ее милый носик сморщился, как только она их унюхала. Она не опознала этот запах, но напомнила мне, что некоторые цветы пахнут еще хуже – и обычно с какой-то целью. Трупные цветы пахнут как разлагающееся мясо, чтобы привлечь ящериц-падальщиков.
– И эуфорбия фекалис.
– Что?
– Растение-кака.
– О!
Я чуть покраснел. (Кака давала возможность похулиганить. Растение выглядит как кучка сочных коричневых стеблей.)
Вот только цветки бамбука, скорее всего, должны были сказать мирянам нечто более сложное, чем «пища», хотя бы потому, что бамбуку известно, чего мы есть не станем. Мы попросили о помощи, и многие пришли понюхать.
Сильвия моментально опознала этот запах. Орлы.
Я орлов никогда не видел, а она видела. Кое-кто из охотников тоже с ними встречался, и они подтвердили этот запах. Она организовала собрание, чтобы передать мне все, что кому-то точно известно об орлах – в отличие от выдумок, которыми обмениваются от нечего делать. Нашлись рисунки толстоногих птиц чуть крупнее человека с шипастыми перьями, окраской имитирующих кору, громадными загнутыми клювами, длинными
Иван и Том, охотники-разведчики, рассказали, что орлы иногда играют со своей добычей перед тем, как ее убить. Иван придвинулся ближе, чтобы прямо на мне продемонстрировать перекушенные подколенные сухожилия, выковырнутые глазные яблоки, погрызенные мягкие и нежные участки. Моя стыдливость его насмешила. Я – парень, который развлекает женщин, детей и фиппов. Мне невыносим безжалостный мир настоящего мужчины.
– Как орлы общаются? – спросил я, готовясь не показать потрясения, если он скажет, что они пишут слова потрохами, вырванными из живых младенцев мирян.
– Я не пытаюсь общаться с орлами. Я пытаюсь их убить.
Он ухмыльнулся нарочито презрительно, почти щекоча меня своей идеально подстриженной бородкой.
– Я видела, как они барабанят своими воздушными мешками и танцуют, – заявила Сильвия громко, чтобы его заткнуть, и рассказала свою историю про то, как они терпеть не могут воду и понимают огонь. Тут Иван ее прервал:
– Они жгут костры и жарят еду.
Она рассказала, как стая убила ее отца и пустила по рукам шипастое перо.
Интуиция подсказала мне нечто пугающее.
– Ты видел радужный бамбук везде, так? – спросил я у Ивана.
– Везде, – подтвердил он гордо, чтобы я понял: он действительно побывал везде.
– Растения общаются, – сказал я, надеясь, что мои слова о цветах звучат мужественно. – Они могут выпускать в воздух соединения и мало ли что еще, чтобы делиться информацией. По-моему, наш друг хочет, чтобы мы знали: орлы направляются к нам.
Мне казалось, что это – отчаянно нужная информация.
– А может, это он пытается привлечь орлов, – сказал еще один охотник.
– Тогда запах будет и вне города, – отозвался Том. – Это можно проверить.
– А может, он просто решил, что нам этот запах понравится, – предположил кто-то еще.
– Тогда это не слишком умное растение, – ухмыльнулся Иван.
Я сказал:
– По-моему, он говорит об опасности.
Иван со мной не согласился.
– Стаи маленькие. Три, ну, может, пять особей. Они хитрые и ловкие, но не захотят нападать на такую крупную добычу, как мы. Однако если это предупреждение, то оно пришлось очень кстати. Молодец, Хигг. Теперь дело за нами.
Молодец, а теперь иди играть с детьми и говорить с цветами. За дело возьмутся настоящие мужчины.
Но за целый день разведчики ничего не нашли: ни орлов, ни цветов с запахом орлов.
Я вечер провел за игрой с бутылкой трюфеля и на ее половине вдруг понял, что это шоу – шестнадцать полноразмерных растений, все вместе больше Дома Собраний – слишком велико для нескольких орлов. Бамбук предупреждает нас об огромном количестве орлов. Я поспешил, чтобы сказать об этом Ивану, и нашел его с Беком, Томом, Алешей и еще несколькими мужчинами в саду, готовом к вспашке. Они играли в ножички при свете фонаря.