Семиозис
Шрифт:
Я как-нибудь вскоре схожу с трюфелем к Копальщику и спою ему печальную песню о страхе и надежде, неудаче и исцелении, о сладком свежем соке в листьях, вечнозеленых от горя. Может, я научу стаю подпевать мне воркованием. Музыка – это по-мирному. Межвидовая коммуникация. Такого на Земле не делали. Поющие фиппольвы. Пляшущие фиппокоты. Предупредительные разговорчивые растения с изощренным пониманием абстракций. Хорошие времена. Они могут настать. Поживем – увидим.
Бамбук
Огонь и лед? Дуализм? Возможно. Рассмотрим термодинамику:
До скольких они способны считать? Числа бесконечны. Могут ли они осознать эту мысль? В этом году они неверно вычислили равноденствие. Возможно, это указывает на слабый интеллект, что сделает их податливее и повысит вероятность того, что они со мной останутся.
Возможно, мне удастся адаптировать электрический язык первых чужаков к языку, основанному на пигментах. Я знаю, что им доступна визуальная коммуникация. Насколько значительной должна быть демонстрация вариабельной пигментации для их зрительного восприятия?
Нам о многом надо поговорить. Какую систему коммуникации использовали те растения, которые их обучали? Почему они не привезли с собой свои растения? Возможно, растения на их шарах были в состоянии войны. Возможно, они сбежали. Понимают ли они, что будущее может быть не просто новым циклом – будущее может стать новым образом жизни, шансом новых достижений, прежде недоступных?
Новорожденный у моих новых чужаков только что умер: значительная потеря для медленно размножающихся животных. Животные достойны крепкого здоровья – а я могу помочь питанием и лекарствами.
У нас, бамбуков, когда-то была громадная цивилизация, где распускавшиеся цветы создавали произведения искусства, а системы корней содержали знания, которые безвозвратно утеряны. Кооперация позволила нам заселить пустыню, море, почвы, замерзающие зимой, даже коралловые долины. У меня есть шанс на восстановление.
Весна. Я не завишу от времен года, однако ощущаю великолепие долгих дней и теплой погоды. Соседствующие растения просыпаются, кочующие животные возвращаются. Сейчас время праздновать. У меня есть железо. У меня есть стойкость и воля, чтобы врасти в это приключение, но это потребует времени. Мне надо быть терпеливым. Эти чужаки – всего лишь животные.
Можно начать с простого счета: 0, 1, 2, 10, 11, 12, 20, 21, 22, 100.
Татьяна год 106 – поколение 4
Мирное Содружество – это добровольное объединение граждан Мира. Любое разумное существо, выразившее согласие с духом нашего Содружества и готовое разделить его цели, может объявить себя его гражданином.
День 371, осень. Георг искал особое рожковое дерево, кароб, чтобы его срубить, – а нашел в ущелье труп. Он побежал доложиться Розе, нашему новому модератору, а та попросила меня помочь в расследовании. Она все еще была не уверена в себе: возраст у нее, как у моих внуков: она едва достигла тех лет, когда можно занимать
Мы надели походные костюмы, велели команде с носилками идти следом за нами (хотя из-за сбора урожая свободных рук почти не было) и направились с Георгом на запад, к холмам. Собирался дождь, и мои старые тазобедренные суставы ломило. Роза была полна юной энергии и тревожной разговорчивости.
Она считала, что Георг, скорее всего, нашел Гарри, а не Лейфа, потому что на трупе была яркая одежда. Лейф исчез три месяца назад. Гарри пропал четыре дня назад, и все бесконечно о них обоих тревожились.
– Лейф не признавал яркую одежду, – говорила она. – Лейфу требовалась маскировка. То есть он ведь был разведчик. Кто знает, что он мог открыть? А он много всего открыл, верно? Гарри больше всего нравились переходные цвета: сине-зеленый, красно-фиолетовый, желто-зеленый. Он называл их интерпретационными красками, как и свое искусство. Интерпретационное искусство. Поиск промежутков между вещами.
И так далее. Она говорила, чтобы успокоить нервы. Гарри был ее близким другом… и моим? Наверное. Но был ли то труп Гарри или Лейфа, мы лишимся надежды в отношении одного из них. Я не умею утешать, так что надеялась, что ее разговоры помогут ей утешить саму себя – как воспоминания о человеке на похоронах умеряют горе. Я считала, что с собственными чувствами справлюсь. За четыре дня мы смогли отработать часть наших эмоций в отношении Гарри – то есть тех эмоций, которые должны будем испытывать.
– Вот что привлекло мое внимание, – сказал Георг, указывая на красно-фиолетовую тряпицу, завязанную на кусте рядом с ручьем, где он и сделал свою находку. Этот ручей вел к одному из влажных затхлых ущелий в предгорьях у западного хребта. Мы шли по все более заросшим крабовым тропам, а мелкие крабы трещали и шипели на нас из кустарника. Ответвление тропы, покрытое низкими плоскими кораллами, шедшее вдоль ручья, вело в ущелье – к трясине, которую избегали травоядные без хитиновых лап. На нас были промасленные кожаные гетры и закрытые башмаки на толстой деревянной подошве – и мы были вооружены копьями. Георг шел впереди, Роза – за ним, а я была замыкающим. Слизни нас замечали, но мы держали их на расстоянии.
Останки лежали на земле между двумя деревьями. Лиловые слизни и кружевная прозрачная слизь жужжали и извивались среди мокрых костей, гниющих обрывков плоти, серебристых бусин и обрывков одежды – яркой одежды переходных цветов. Роза судорожно вздохнула, хотя лицо ее оставалось мужественно-спокойным. Я подошла на несколько шагов ближе и подняла копье, защищаясь от слизней. Что его убило? Большой хищник его разорвал бы, но он лежал между древесных корней, аккуратно вытянувшись, раскинув руки, лицом вверх. Это была одежда Гарри, его шляпа, его пышные каштановые волосы. Стеклянные бусины браслета лежали на плесневой земле у одного из корней. Шнурок, как и его плоть, в основном был съеден. Резные ярко-оранжевые и розовые бусины рассыпались по костям запястья.