Семиозис
Шрифт:
Она сидела на скамье из половинки бревна кароба с шахматным рисунком волокон. Края были резными и напоминали стручки этого дерева. Стивленд заключил сделку с общиной каробов, и эта скамья стала памятным знаком договора. Деревья согласились давать нам прочную красивую древесину и стручки, содержащие калий и аминокислоту метионин, в обмен на ограниченную вырубку, защиту от паразитов и конкурирующих пород и посадку семян в идеальных местах. Стивленд сказал, что деревья охотно идут на сделку и практично-дальновидны. Как и сам Стивленд. Он сделал себя незаменимым
При моем приближении Джерси медленно подняла голову – и по ее лицу пробежала едва заметная тень. Я привыкла к подобной реакции. Возможно, она подумала, что у меня есть новости относительно ее отца, Лейфа.
– Стивленду нравится книга, – сказала я.
Она облегченно улыбнулась и кивнула. Ее прелестный носик стал более веснушчатым, чем был в детстве, и теперь у нее двое сыновей, таких же веснушчатых блондинов, как и она. По ее ярко-зеленой шевелюре видно, что исходно она была блондинкой.
– Ему сложно читать, – призналась она, вставая. – У стекловского словарь небогатый. А вообще-то, должен был бы быть – ведь наука у стекловаров была развита.
Она смущенно хихикнула.
Она не имеет себе равных в математике – такой продвинутой математике, которая уже абстрактна, – и ей нравится ее преподавать. Невада соткала для ее облегающего платья терракотовую парчу, в узоре которой присутствуют разноцветные цифры и символы. Мне этот фасон кажется чересчур пикантным, но они обе обожают наряжаться, а сшито оно очень хорошо.
– Он был знаком с квадратными корнями, – сообщила она. – На Земле их использовали четыре тысячи лет. Это его потрясло. А название очаровало. Никто раньше не говорил ему, что мы называем их корнями, а для него корни – это очень важно.
– Потрясло?
Я почувствовала, что улыбаюсь.
– Да. Ему доступна всякая аналитическая геометрия и касательные из-за того, как он растет, так что это было просто. Но теперь мы подошли к мнимым числам и комплексным корням. Не могу тебе передать, как он изумился, – особенно тому, насколько они могут быть полезны. Погоди, вот я еще доберусь до неэвклидовой геометрии!
Даже я имела туманное представление о том, что такое мнимое число – что-то связанное с отрицательными корнями квадратными, – а Стивленд не имел!
– Он говорит, что многое узнал, – сказала я. – Он изумлен.
Джерси находится в списке подозреваемых. Я попыталась себе представить, как она убивает. Она низенькая и худая, но, если Гарри был пьян, она могла с ним справиться. Я не могла себе представить их вместе, но это скорее характеризует ограниченность моего воображения. И я эгоистично не хотела бы, чтобы убийцей оказался тот, кто способен потрясти Стивленда достижениями человеческого разума. Ему еще надо научиться у нас неэвклидовой геометрии.
Плод разумности меня дожидался – высоко на стволе, растущем прямо за редко используемыми западными воротами близ моего кабинета. Чтобы его сорвать, мне пришлось залезть на стену и сильно наклониться. Если бы Стивленд мне про него
Я обычно съедаю два плода бамбука: один – рано утром, а второй ближе к вечеру. Если есть больше – я становлюсь легкомысленной, если меньше – то заторможенной. У меня оставались сомнения, но я съела синий плод и немного выждала. Он оказался чуть горьковатым, но в основном безвкусным. До вечера ничего не происходило.
На заходе Света мы с мужем пошли в Дом Собраний на посмертную выставку работ Гарри. По дороге туда город казался мне интереснее, четче. Я обратила внимание на дорожки, протоптанные снующими между домами фиппокотами, и низко расположенные смазанные отпечатки ладоней на дверях тех домов, где жили дети. Над головами у нас ветки бамбука были расположены так, чтобы захватывать максимальное количество солнечного света, а длина их листьев-мутовок постепенно уменьшалась, образуя эффективные конусы. Наверное, Джерси смогла бы составить уравнение.
Когда мы пришли, я стала замечать нечто новое в отношении людей – кто обращает внимание на кого или на что: на детей, угощение или сами экспонаты. Люди расположились закономерно, словно группировки в стае мотыльков: клики, возрастные группы, рабочие команды… некоторые враждебно настроены друг против друга… И когда я вошла, все посмотрели на меня, словно мне известно все, что им хотелось бы скрыть. А хорошо было бы!
Сейчас в Дом Собраний кроме главного здания входят еще два поменьше, и их соединяют широкие арочные переходы. Роза продуманно распределила произведения Гарри на столах перед эркерами, где освещение было самым хорошим. В главном зале она собрала предметы обихода.
Я притворилась, будто рассматриваю его работы, надеясь тем самым замаскировать попытку подслушать разговоры, но на самом деле, несмотря на все планы, я действительно смотрела – и видела то, чего никогда раньше не замечала. Шерсть у резного кота напоминала текстуру камней и кирпичей дома. На квадратной керамической шкатулке с глазурью танцевали стекловары и миряне – и я поняла, что узор, идущий по краю, – это их кружащие шаги. Я даже танец опознала. При виде резной крышки ночного горшка я засмеялась в голос, вот только никто не был настроен на смех, так что все выглядели недовольными.
– Присмотритесь к узору, – объяснила я. На первый взгляд это было похоже на сложное сочетание линий в мозаике стекловаров, однако небольшие различия в высоте определенных участков узора составляли небольшое низенькое растение. – Это же растение-кака! – добавила я. – Спрятанное. – Любопытствующие посмотрели – и впервые тоже это увидели, и кое-кто посмеялся. Я указала на другие предметы: – Вальс-квадрат. Домовый кот.
Постепенно улыбок стало больше.
– Гарри был хорошим человеком, – громко сказала я, поняв, что если продолжу говорить, то смогу продвинуть свое расследование. – Мне его будет не хватать. Мне будет не хватать его искусства. – Я указала на белый кубок. – Как мне жаль, что я ничем ему не помогла. Жаль, что я не знала.