Семиозис
Шрифт:
Часто в моем присутствии разговоры стихают, но я подтолкнула их, отметив, какая горькая ирония в том, что в день его смерти мы все вели нормальную жизнь.
– Я ткала, – сказала Невада. Ткачество – ее непревзойденное умение. – Знаете, у него глубокий смысл – у ткачества. Оно символизирует связи, которые скрепляют всех мирян друг с другом. Одна исчезнувшая нить – и гобелен испорчен. Гарри – он был нитью основы, окрашенным волокном.
И так далее… Лучшизм часто порождает болтливость. В итоге она назвала всех, кто был в тот день в ткацкой мастерской, и в списке оказалась и ее дочь.
Если эти слова и другие комментарии
Через открытую дверь моего рабочего кабинета видно рощу бамбука. Мой давний гнев на Стивленда мог быть всего лишь отражением моего раздражения из-за обязанностей уполномоченного. Я не могла винить Сильвию, мою прабабку. Когда я была еще подростком, она позвала меня, умирая: из-за отказавших почек ее тело раздулось. Она вручила мне нож, сделанный на Земле: лезвие у него было длиной почти с мою ладонь. Меня впечатлила сама сталь, блестящая и чудесная, но тут она призналась мне, что убила этим ножом Веру. Она описала дни, предшествовавшие бунту: то была долгая история, и, вспоминая, она снова пришла в ярость. Я не могла представить себе все то, о чем она мне говорила: избиения, убийства, изнасилование. Нам никто об этом не рассказывал.
– Я не желала, не желала умирать там, – сказала она. – Не хотела вести тяжелую, уродливую жизнь под диктовку лживых родителей-убийц, чтобы в итоге меня в лохмотьях пронесли по унылым полям и скормили жадной тупой снежной лиане.
Родители предали Детей.
И под конец она сказала мне:
– Теперь мы здесь, в Радужном городе, и обязанность модератора в том, чтобы решать, что нам делать как группе, и делать это по-мирянски. Модератор не может следить за миром между отдельными людьми. Я пыталась – и это оказалось слишком. Модератор должен быть публичной фигурой. А ты, Татьяна, умеешь не выделяться, умеешь хранить секреты. Я тебя знаю. Этот нож – твой первый секрет.
И она назначила меня уполномоченным по общественному порядку, а я была слишком молода и слишком польщена, чтобы понять, что эта должность в итоге отделит меня ото всех и что узнанные мной секреты заставят меня заморозить себе душу, чтобы их не выдать. Тем не менее эту работу надо делать, и делать хорошо. В молодости я какое-то время продолжала работать назло Стивленду, чтобы доказать ему: он всего лишь растение и не может мной управлять.
Нож по-прежнему у меня, и я держу его заточенным. Я ношу его почти постоянно, сунув в сапог или спрятав в жилете в ножнах из тонкой и прочной кожи ящерицы. Когда прабабушка умерла, все гадали, куда делся ее стальной нож. Так и гадают.
День 373. Стивленд обращал на повседневную деятельность не так много внимания, как я думала, и о том, кто где был, дал меньше информации, чем я надеялась, но сегодня мы исключили еще двадцать два человека. Если прибавить к этому детей, больных, инвалидов и тех, кого я уже успела исключить, у меня остается 160 подозреваемых, почти две трети всех мирян… Хотя Стивленд собирался проверить еще какие-то далекие корни.
«Расследование похоже на охоту! – восторгался он. – Животные охотить себе пищу, растения – нет. Много раз миряне говорить-я охота дать-они удовольствие. Теперь я понимать. Мы охотить убийцу используя скрытность, используя секреты, и ради доброй цели, а не чревоугодия».
В дверь постучали.
–
Она переводит Стивленду земную книгу, «Историю математики», и почти каждый день проводит с ним примерно час.
«Мы охотить убийцу идеями и информацией, – написал он, – и разумом. Я ращу еще корни. Я дать-ты больше разума, дать-ты синие мелкие плоды высоко на ветке около ворот конторы. Полезны мозг животное».
Плоды разумности? Это следовало обдумать. Стивленд порой дает плоды, подогнанные под конкретных людей для лечения инфекций, или облегчения родов, или для повышения количества питательных вещей или ферментов. Однако он постоянно сетовал на наши ограниченные умственные способности. Начав с самого мелкого подозрения, я спросила:
«Может ты объяснить-я, почему плоды разумности сегодня, нет такие плоды вчера?»
Ответ пришел не сразу.
«Лучшее повышение разумности есть хороший питание дети. Баланс давать лучшее здоровье, а лишняя разумность через плоды создавать дисбаланс. Болезнь создавать дисбаланс, потому медицина ищет баланс. Лекарство усилить тело, потому что тело искать равновесие. Плод лишней разумности противоположность плод-лекарство. Я проверять вещество разумность через овсянику с фиппокоты и узнать риск и польза. Ты Татьяна иметь крепкий здоровье и хороший баланс для такой риск. Ты не дать другие плод, наверное. Поиск убийцы баланс риск от плоды, наверное».
Риск уравновешивается необходимостью. Он так мыслит – с точки зрения равновесия, как будто в каком-то корне помещает идеи на крошечные весы. Какой великолепный разум! А он сказал бы мне про риск, если бы я не спросила? Сомнительно. Он знает, как для нас лучше, – всегда был в этом уверен.
«Я делать плод тщательно, – добавил он. – Я рассмотреть ваш физиология детально. Ты возможно говорить с медиками о боль бедра».
Откуда он про это узнал? Он не наблюдал за всеми – но за мной он наблюдал! Я ответила очень медленно, сначала позволив себе несколько неразумных мыслей, но все они привели к тому, как выглядел труп Гарри и как ощущалось страдание Розы, к трагической потере Мира и опасности, в которой мы все оказались, – и к тому, в чем заключается мой долг.
«Я съесть плод сегодня, – пообещала я. По крайней мере, попробую кусочек. Возможно, нам удастся найти убийцу до того, как этот новый плод сильно мне повредит. Стивленд ведь не захочет мне вредить? – Джерси быть здесь».
Мне надо было красиво уйти, пока я не сказала чего-то враждебного, что осложнит мне работу – какими бы заслуженными эти слова ни были.
«Джерси говорить-я память земная математика. Узнавать-я изумительно изумительно много. Люди создавать разум книга, а не разум плод или разум корень. Животные проходить границы творчески умно, учась, а не повторяя. Чувствовать удивление».
Я не сочла себя польщенной.
«Воды и солнца».
«Тепла и пищи».
Джерси устроилась на скамье поблизости и изучала свою книгу – терпеливо, конечно. Она обладает странной терпеливостью, больше похожей на робость, и щедростью, приближающейся к потаканию. Что понятно, если знать, как в детстве с ней обращался Лейф, но, может, я и придумываю то, чего на самом деле нет, именно потому, что знаю про ее детство. Со своими детьми она обращается хорошо, насколько мне удалось узнать.