Семиозис
Шрифт:
У Курчавой глаза были почти целиком блестящие. И она возглавила какой-то план.
– Да, слепота, – подтвердила Мари. – Но есть и еще кое-что похуже. Посмотрите сюда, на кожу вокруг глаз и рта. – Сероглазка от прикосновения Мари дернулась, словно на нее прилетел жук. – Эти отметины, похожие на морщины – на самом деле это язвы и шрамы от язв. Это не все, но под мехом их не видно. Зубы у них в глотке, и у тех, кого я вскрывала, зубы были испорченные. Эти стекловары – не такие, как в музее. То есть они, конечно, потомки, но их здоровье… Пропорции выглядят неправильными. Стариков нет, а если никто
Она гневно махнула на траншею, используемую как центр даров.
– В части фекалий есть кровь и всяческие паразиты. Простое слабительное принесло бы немало пользы. – Она упала на колени перед ребенком – тем, который побывал в коме от транквилизаторов, – и взяла его за руки. – Посмотрите на этого ребенка. Глаза уже портятся. Мех редкий, когти деформированы.
У нее на глаза навернулись слезы. Ребенок нервно дернулся.
У меня возникло чувство, что я должна что-то сделать.
– Язвы на ногах не заживают, – не унималась Мари. – Изъязвления у ребенка! – Она дотронулась до суставов, и ребенок завизжал. Царицы замолчали, а Курчавая подошла ближе посмотреть. – Деформированные суставы. И мне страшно подумать, – у нее по щекам потекли слезы, – как это отражается на умственном развитии. Нам с трудом удается обеспечить себе полноценное питание. Это требует всех наших умений – и немалой помощи Стивленда. Мы не созданы для этой планеты, но можем получать необходимое.
Она зарыдала: болезнь не давала ей успокоиться.
– Мы можем им помочь. Мы можем вернуть стекловарам здоровье. Если они нам позволят.
Я встала на колени и обняла ее за плечи. Эти слова меня поразили: «если они нам позволят». А зачем нам ждать? Это – навязанная дружба. Мы решили, что будет так. Мы заставим их принять помощь. Власть у нас, и пусть чертовы царицы привыкают к этой мысли, чем скорее – тем лучше.
Я глубоко вздохнула. Злость ничему не поможет.
Курчавая что-то говорила Бартоломью.
Общение! Пусть мы и не можем понять, что она говорит.
Он взял грифельную доску и начал писать.
– Она есть печаль, – громко зачитал он, указывая на Мари. – Вы все есть болезнь.
Он протянул доску Курчавой, которая стала ее рассматривать, водя пальцем по линиям письма. Она умеет читать!
Он продолжил писать:
– Вам нужна хорошая еда. Мы есть печаль потому что вы болеть. Мы дать вы хорошая еда.
Курчавая прочла, снова повернулась к остальным и начала на них орать. Бартоломью посмотрел на меня и подмигнул.
– Хотите говорить? – заорала я на нее. Если им нравится ругаться, то я могу тоже. – Я хочу слушать. Чек-ооо! Ккак!
Она повернулась ко мне.
– Бартоломью, скажи ей… нет, заставь ее прийти поговорить со мной в Дом Собраний. Наедине. Мне есть что сказать.
– Заставить?
Я взмахом указала на окружающий нас радужный бамбук.
– Пора становиться агрессивно-дружелюбными, верно, Стивленд? Я и она, и больше никаких идиотских игр. Мы становимся лучшими друзьями. Прямо сейчас.
Бартоломью бросил взгляд на Мари.
– Наверное, пора попробовать что-то еще.
– Приведешь ее.
Я ко-модератор. Я могу приказывать.
– Хэй, воды и солнца. Я намерена навязывать дружбу. Хватит быть милой.
«Тепла и воды. – Пауза. – Ты – личность симпатичная, а новая тактика представляется перспективной, но тебе не понравится данное мной обещание».
Дверь оставалась открытой, так что встреча не была тайной, но в Дом Собраний никто не зашел. У всех было слишком много работы.
– Ты мне всегда будешь нравиться.
Я села. Его жизнерадостность, скорее всего, была напускной, как и моя.
«Я обещал апельсиновым деревьям, что вы их срубите».
– Что?! Черт, мне никогда не понять растения.
«Они не хотят, чтобы их срубали. Но они не желают выращивать питательные сережки для стекловаров, которым нужны аскорбиновая кислота и тиамин, с медью. Я могу переместить к апельсиновым деревьям медь для этой цели. Вы могли бы обрывать сережки в таком количестве, чтобы опыление по-прежнему происходило. Однако они отказываются обогащать свои сережки. Животный эквивалент был бы лев, бросающий вызов фипп-мастеру».
– Фипп-мастер Стивленд?
Я хотела пошутить. Он ответил медленно:
«Возможно, сравнение не идеальное, хотя созданный тобой образ смешной. Они упрямятся. Дополнительное количество меди обеспечит увеличенное производство цитохромовых энзимов и пластоцианинов в их хлоропластах. Им такая деятельность пошла бы на пользу. Они отказываются, потому что апельсины по природе своей непокорные. Они регулярно отказываются присоединиться к нам, остальным растениям, для синхронизации, чтобы делиться опылителями или плодоядными животными для распространения семян, – возможно, потому, что растут в тени и не нуждаются в договорах по листвяным правам. Однако они не неразумны. Они осознают, что им выгодно нам помогать».
Хорошо хоть, я знала, что такое хлоропласты.
– Если мы их срубим, то ничего не сможем собирать.
«Я предлагаю срубить одно дерево под корень, что почти варварство, но необходимое. И нам надо спешить. Их сережки как раз завязываются. Если сильно подрубить дерево, оно пострадает, но не погибнет, а вся роща испугается. Мы не можем ждать. Стекловары давно больны, и, если мы сможем вернуть им здоровье, они станут податливее. Они увидят, что мы желаем им добра и что совместная жизнь с нами будет полезна для всех. Нам надо апеллировать к разуму стекловаров. Я заметил, что разумные существа легче поддаются управлению, потому что они способны предвидеть результаты своих действий на больших отрезках времени».
– Управлению?
Татьяна говорила, что он стремится забрать над нами слишком много власти.
«Совершенно верно. Вы, люди, и я почти без труда смогли прийти к мутуализму, а он подразумевает взаимный контроль. Я – существо общественное, так что наличие общественного контроля желательно. Стекловары подчинятся, но нам надо спешить. Я устал. Знаю, что вы тоже. Болезнь Мари прогрессирует. Апельсиновое дерево надо срубить уже сегодня утром. Древесина очень полезна. Я могу направить лесника к оптимальному дереву, чтобы максимально напугать апельсины».