Семиозис

Бёрк Сью

Беллона дожидается сирот, те бесшумно подбегают по дороге над рекой. Я чую их общение, но запахи мне незнакомы. Сироты задерживаются под деревьями, пока мимо по стене идет патруль.

Я знаю этих часовых. У двадцатисемилетней Нефертити трое детей и муж, и она заведует сбором пшеницы. Она умеет барабанить так, что людям и фиппокотам хочется плясать. Осберт, тридцати трех лет, разведен, у него двое маленьких сыновей, и он вместе со своим братом-близнецом умеет выдувать прекрасные стеклянные сосуды любого размера и для любых целей, это их непревзойденное умение. Отец этих близнецов – Бартоломью.

Я знаю всех людей в городе. Знаю их с рождения. Им всем грозит

опасность – старым, пожилым и новорожденным. Я мог бы орать, выть, что-то рушить…

У меня вокруг стен чертополохи. Я приказываю им набрать максимальный тургор, чтобы стать жесткими и высокими и послужить как можно более сложным препятствием. Они смогут задержать сирот ненадолго. Ненадолго. Ненадолго.

В городе я слышу какое-то шевеление в доме Мари. Она выходит из дома и идет, не зажигая света: проведя в городе целую жизнь, она прекрасно знает его улицы. Куда она идет? Она захотела поговорить со мной? Остается только надеяться. Она идет медленно – с новой странной хромотой.

Крупный основной приближается к городской стене. Он оценивает расстояние, необходимое для того, чтобы преодолеть чертополох и стену, и идет искать более удобное место.

Мари входит к Люсиль. Я слышу плач. Пытаюсь понять причину. Мари знает, как протекает ее болезнь, и может опознать симптомы последней стадии. Возможно, пришло время. Если бы я мог верещать, если бы мог звонить, как колокол…

Тот основной находит удачное место, прыгает и приземляется на стену, держа бревно, словно дубинку. Я знаю, что будет дальше. Мне хочется оборвать корни, чтобы не смотреть – но я не решаюсь. Смерть приходит к Нефертити настолько неожиданно, что она, наверное, не поняла, что ее убило. Ее тело падает за стену, в чертополохи. Я знаю, что ожидает Осберта. А я могу только дать обет, что, если мои люди сохранят независимость, я найду способ создавать шум.

Осберт падает. Сироты-работники сооружают мостки через чертополохи к вершине стены. Скорость у них феноменальная. Облака начинают расходиться, открывая зеленое северное сияние, очень яркое и увенчанное красным. Если бы небо расчистилось на несколько минут раньше…

Мари с Люсиль выходят из ее дома. Люсиль поддерживает Мари и говорит что-то, негромко, мягко, изредка смеясь. Это необычный смех, в котором содержится сразу несколько эмоций, и перехваченное судорогой горло делает его похожим на рыдание. Кажется, они идут к клинике. Это очень хорошо. У меня в клинике есть разговорный ствол. Я смогу их предупредить, и даже в своей печали они отреагируют немедленно.

Сироты спрыгивают со стены. Они двигаются бесшумно, выделяя запахи «идем» и «что видишь?», чтобы направлять друг друга, но, несмотря на уже хорошее освещение, продвигаются они медленно. Они не знают города. Какой-то основной останавливается и прислушивается. Он слышит Люсиль. Он и еще несколько основных бросаются к ней и Мари, кренясь на крутых поворотах с пугающей грацией.

Я знаю, что будет дальше… Нет, они женщин не убивают, а грубо хватают и закрывают им рты. Люсиль вырывается, а трое основных пытаются ее усмирить. У нее преимущество в росте и сильных руках. Она отрывает чужую руку от своего рта и начинает кричать, но рука возвращается обратно раньше, чем ей удается произвести достаточно шума. Я чую кровь. Они с Мари стонут и хрипят. Мари толкает ногой какую-то бутыль, и та разбивается о стену дома. Тут прибегают новые сироты и скручивают женщин.

В том доме живет Бартоломью. Обычно он спит чутко. Надеюсь, он проснулся. Надеюсь, хоть кто-то проснется.

Беллона ждет у главных ворот, а десять работников суетятся и что-то собирают.

Хворост. Они собирают хворост, лежащий у домов, и складывают в моей роще, растущей рядом с главными воротами. Они несут женщин к этой роще. Кажется, они собрались меня сжечь, что будет ужасно: ведь ничего страшнее огня не существует! Но что они собираются сделать с женщинами? Гадать больно.

Бартоломью выглядывает из своего дома – его лицо в темноте инфракрасно светится, на руках у него кот. С этого места ему ничего не видно и почти ничего не слышно: тихое царапанье стекловарских когтей по тротуару, потрескивание собираемого хвороста, далекие стоны. Запахи летят в воздухе дальше, чем пыльца. Кот извивается. Бартоломью принюхивается и прислушивается.

– Ох, нет! – шепчет он.

Он понял, что происходит! По-моему, понял. Он отпускает кота, осторожно выскальзывает из дома и пробирается по палисаднику, а потом медленно проходит по другому палисаднику и попадает на улицу – почти так же тихо, как кот, хоть он и не такой ловкий и, наверное, мерзнет в одной только ночной рубахе. Надеюсь, он кого-нибудь разбудит… Сосну! Вот кто нам сейчас нужен.

Стекловары рыщут между домами, прислушиваются у дверей и входят в те дома, где нет жильцов. Обыскав какой-то сарай, они вооружаются косами, ножами, лопатами, веревками и вилами. Из еще одного сарая они берут молотки, пилы и топоры. Оружие люди держат у себя в домах: луки, стрелы, дротики и мачете, – так что оно в руки стекловаров не попадет, но коса или топор тоже опасны. Сироты продолжают обыск, грабят вискозную мастерскую, вынося ножи и сечки для измельчения целлюлозной коры. Другие сироты развлекаются тем, что устрашают Мари и Люсиль, удерживая их своими когтями. Глаза у меня очень близко от них – и я вижу кровь. Мне противно.

Сероглазка и ее семейство начинают шевелиться, а потом и Видеть-Ты. Возможно, попавшие в воздух запахи сообщают им о неприятностях. Видеть-Ты открывает дверь, принюхивается – и будит человека-охранника, который заснул у ее двери, – юного Петра. Он пытается что-то сказать, но она его затыкает и жестами приглашает войти.

– Мы говорить, – бормочет она.

Он озирается, сонный и растерянный. Она хватает его за руку и затаскивает в дом. Дверь закрывается.

Кажется, Бартоломью и правда направился к дому Сосны. Он бежит по улице, оглядываясь, с трудом удерживается от вскрика, когда ушибает обо что-то ноги в одних носках. Бартоломью заворачивает за угол, оказывается у дома Сосны, тихо стучит и тут же входит, шепча:

– Сосна. Это Бартоломью. Тихо. Не шуми.

Он закрывает дверь. Я слышу какой-то разговор, даже восклицания. Сосна будет знать, что делать.

Найденной веревкой сироты связывают Люсиль и Мари в роще, куда притащили хворост, продолжают обыскивать дома. Хворост пугает. Люсиль пытается заговорить, но ей продолжают зажимать рот. Она смотрит на Мари и вопросительно хмыкает. Мари не реагирует, и глаза у нее закрыты, но она дышит. Травмы от когтей светятся теплом. Я пытаюсь перекачать в стволы и листья воду. Надеюсь, что Сосна отреагирует без колебаний. Она ждала этого момента.

Теперь сироты ищут источник огня. Трое выбивают дверь дома, где живет одна из старых охотниц. Беатрис, единственная бабушка на весь город.

Дверь у Сосны распахивается. Она выскакивает на улицу, застегивая на запястье защиту для стрельбы из лука.

– Посмотрим, – шепчет она через плечо Бартоломью.

Он бежит за ней, но отстает.

– Но они внутри, – шепчет он. – Сироты в городе.

– Да, и так называемые «дружественные» царицы здесь. Вы их впустили. Может, это они.