Семирамида. Золотая чаша
Шрифт:
Евнух рухнул на колени, сноровисто и быстро подполз к Бен–Хададу, попытался ухватить его за ногу. Не на того напал – сириец оказался проворней. Бен–Хадад сумел увернуться от поднаторевшего в подобного рода упражнениях евнуха и, размахнувшись, ударил его ногой. Угодил точно в лоб. Сарсехим опрокинулся на спину. Когда пришел в себя, первое, что осознал, был низкий, покрытый штукатуркой, подпорченный влажными разводами потолок, затем в поле его зрения очертилось лицо Бен–Хадада. Лик судьбы был сумрачен, жутко красив и бородат.
Сарсехим утратил надежду. Этот человек не знал пощады, его глаза видели насквозь. Он, не обращая внимания на царя, поднялся,
— Шурдан приказал мне устроить так, чтобы у Гулы произошел выкидыш. Он дал мне волшебное зелье, которое способно убить плод, но сохранить жизнь матери.
Бен–Хадад вернулся в кресло, привычно хмыкнул.
— Опять врешь. Зачем?
— Я не лгу, государь, – торопливо запричитал евнух и на коленях подполз к креслу.
На этот раз Бен–Хадад не ударил его. Он с любопытством наблюдал за перепуганным до смерти уродом.
— Ты не ответил. Ты считаешь меня простаком, готовым поверить в то, что можно убить плод и оставить в живых мать?
— Если великий царь мне не доверяет, – воскликнул евнух, – я готов на его глазах доказать, что я говорю правду.
Евнух через голову снял с груди подвешенную на серебряной цепочке склянку с ядом
— Вот оно, зелье. Я сейчас докажу, что ты ошибаешься великий царь. Я… Я…
Пальцы у Сарсехима тряслись, он никак не мог открыть пробку. Он боялся, трепетал, впадал в ужас, подгонял себя, пытался вдохновиться картинкой, как он будет корчиться на колу, – и ничего не мог поделать с собой. Пальцы по–прежнему отказывались служить.
— Оставь, евнух, – махнул рукой царь. – Что ты хочешь доказать? Надеешься, выпив это зелье, мгновенно отправиться к судьбе и избежать радостей, который доставляет воткнутый в задницу кол?
Царь засмеялся.
— Или хочешь продемонстрировать, как это снадобье убьет вынашиваемых в твоей утробе демонов лжи, зависти, лицемерия и жадности? Надеешься, извергнув их, превратиться в чистейшее существо на земле? Стать таким невесомым, пушистым, изрекающим истины, каким был первый человек, которого мои южные соседи из Иерусалимы называют Адамом? Оставь, евнух. Все мы катаемся в грязи и каждый измазан по уши, но это совсем не значит, что нельзя отмыться. Оставь намеки на волшебство и скажи – ты специально тянул время, чтобы дать Гуле разродиться?
Евнух хихикнул.
— Да, государь.
— Ты повеселел, – одобрительно кивнул Бен–Хадад. – Что тебя так рассмешило?
— Я представил, как буду сидеть на коле, а на груди у меня будет болтаться спасительное зелье, которое я побоялся принять. Это будет суровый урок для вруна, труса и сочинителя героических историй, каким меня считали в Вавилоне. Мне будет о чем вспомнить, о чем рассказать в подземном царстве.
— Не спеши на кол, Сарсехим, – посоветовал царь. – Это всегда успеешь. Скажи, зачем Шурдану нужна смерть Гулы?
— Господин, он мне не докладывал, но думаю, что Салманасар ждет от тебя покорности, а Шурдану, чтобы взойти на трон, нужен Дамаск.
— Я тоже так считал. Я отправил к Салманасару трех гонцов с предложением мириться. Я готов откупиться. Воевать с ассирийскими разбойниками отважится только безумец. Я уже дал им сдачи под Каркаром, дам и на этот раз, но у меня нет оснований сомневаться – они нас добьют. Если бы ты знал, евнух, как страстно я молил богов – пусть свершится невозможное! Пусть старый лис сдохнет! Пусть во главе армии встанет Шурдан! Этого молокососа я разделал бы в два счета. Его не спасли бы ни жестокость, ни
— Возможно, гонцы просто не добрались до Салманасара? Я мог бы попробовать…
Бен–Хадад засмеялся.
— Ты оказывается еще хитрее, чем я мог предположить.
— Государь неправильно меня понял, – начал оправдываться евнух. – Я имел в виду не себя.
— Кого же?
— У меня есть молодой скиф. Его зовут Партатуи, все называют его Бурей. Он способен совершить невозможное. Он влюблен, господин.
— В кого?
— В Шаммурамат.
— Ты соображаешь, что говоришь?
— Я соображаю и уверяю господина, что в этом нет ничего оскорбительного ни для Нинурты, ни для супруги Нинурты, ни, как оказалось, для Салманасара, ни для тебя, повелитель Арама. Он любит ее издали, это всем заметно, но его прощают. Он как Ахира, прост и безыскусен. Это Буря спас ее от храмового осла. Иблу, поговорив с ним, приказал не трогать парня. Он указал на варвара и заявил – одержимый. Решение наместника подтвердил Салманасар. Он доберется до Салманасара, если я прикажу ему.
— Этот тот скиф, которого сняли со стены, а потом нашли в городе, справляющим любовь с распутной девкой? Говорят, он буквально задолбал ее.
— Против зова Иштар, государь, не попрешь. Он – мужчина.
— А ты, Сарсехим?
— Я – евнух, господин. Я – сочинитель сладких песен, лжец и проныра.
— Не так уж мало, Сарсехим?
— Но и не много, достойнейший.
— Довольствуйся отмеренным судьбой.
— Стараюсь. Если бы не Шурдан и подобные ему. Что мне делать с зельем, великодушный? Вылить или выпить?
— Не спеши, Сарсехим. Зелье еще может пригодиться.
Евнух послушно надел цепочку и спрятал склянку на груди.
Глава 2
К тому, что сказывают и пересказывают, рассказчику не надо прибавлять, а кто слушает – не стоит забывать. Есть совет и тем, кто собирается переложить эту историю на звук и цвет – не сокращай! Помните, Буря добирался до ассирийского стана на удивление долго и, непонятно почему, извилисто. Его вел Хазаил, за все время не перекинувшийся со спутником ни единым словом.
Весь путь занял светлое время дня – от рассвета до заката. Сначала они переправились через Оронт и углубились в горы, затем, оказавшись в безлюдном месте, свернули на тайную тропу, по которой мимо скалы, напоминавшей голову лошади, добрались до горного замка, где их загодя встретила хорошо укрывшаяся в лесу вооруженная стража. Воины проводили начальника охраны царя и его диковатого спутника в замок. Буря смекнул – по–видимому, красавчик был знаком страже, в отличие от встретивших их в воротах крупных пегих псов. Собаки оглушительно залаяли. Хазаила сразу бросило в бледность, а Буре хоть бы что – он умел ладить с собаками, это не с людьми, особенно с такими низкими, как Сарсехим.