Семирамида. Золотая чаша

Ишков Михаил Никитич

Скиф попробовал натяг, затем в несколько перехватов влез на стену. С высоты башни оглядел внутренний двор крепости.

Стоявшие на дворе воины вели себя как полусонные мухи, тихо перешептывались. Взгляд скифа привлекло лежавшие на плитах одежда и сброшенная одежда.

Это же одежда Шаммурамат!

Буря жестом показал, что надо постучать в ворота. Бен–Хадад, опытный в военном деле человек, убедившись в умении скифа, вскочил на жеребца и подъехал к воротам. Здесь он рукоятью меча постучал в массивную, обитую медными листами створку.

— Именем Бен–Хадада, откройте ворота, – крикнул царь.

Воины встрепенулись, вскинули головы, так и застыли. Тот, что ближе

других стоял к лестнице, ведущей на галерею пронзительно вскрикнул и полез наверх. Наконец другие, глядя на него, столпились возле лестницы.

Через несколько минут на галерее появилась разъяренная Гула.

— Не сметь приближаться к воротам! – крикнула она, заметив, что, посовещавшись, один из воинов направился к окованному бревну, запиравшему ворота.

С той стороны уже более грозно долетело

— Именем царя, откройте ворота!

— Ни за что! – воскликнула женщина и приказала. – Воины, вы должны защитить дочь богини!!

— Но это наш царь, – кто-то попытался вразумить женщину.

Тем временем Буря подозвал одного из стоявших снаружи воинов. Тот протянул ему голову Юнуса на пике. Буря за волосы снял голову и швырнул во двор. Отрубленная голова произвела должное впечатление на защитников замка. Двое из них торопливо направились к воротам.

Гула, крича и потрясая свободной рукой, спустилась во двор, двумя руками схватила акинак, оставленный Шаммурамат, и бросилась к воротам. Здесь она исчезла из поля зрения, однако не прошло и нескольких мгновений, как вавилонянка, рассвирепевшая, с растрепанными волосами, вновь появилась на дворе. Она бегом поспешила к лестнице. Меч держала в левой руке. Буря выждал, пока она не окажется на середине и, прицелившись, пустил стрелу. Он попал точно в ногу женщине, и та скатилась на каменные плиты.

Буря поднялся во весь рост

— Ну и дочь Эрешкигаль! – насмешливо вскрикнул он. – У нее же человеческая кровь.

Гула не в состоянии двигаться, зарыдала, принялась бить кулаками по плитам.

— Не открывайте ворота! Она моя. Убейте их!

Появившийся на галерее воин бросился вниз по лестнице. Этого Буря сразил в шею. Намтар скатился прямо на Гулу и окончательно придавил ее. Чтобы окончательно привести воинов в чувство, скиф швырнул во двор еще одну голову.

Как только ворота распахнулись, в замок ворвался Бен–Хадад, за ним Ардис, Хазаил и воины, сидевшие в засаде. Последним на серой кобыле во двор въехал Сарсехим.

Нинурту и Шаммурамат нашли в главной башне замка. Они были обнажены, связаны и за веревки, привязанные к рукам, подтянуты к балкам, на которые опиралась покрытая черепицей крыша. Оба истыканы наконечниками стрел, из глубоких порезов сочилась кровь. По приказу Бен–Хадада их осторожно спустили на пол. Нинурта сразу пришел в себя, а с Шами Сарсехиму пришлось повозиться. Спасал примочками и теплой водой.

Не без восхищенного удивления евнух осмотрел хорошо знакомое тело. Сначала удовлетворился злорадной мысль – теперь скифянка на собственном опыте смогла убедиться, что значит подставить левое ухо, когда тебя ударили в правое. Затем невольно загляделся на прежнюю свою подопечную. Шами, которую он знал еще ребенком, девочкой, девушкой, оформилась, стала прекрасна, как бывает прекрасна юная богиня, всласть познавшая радость любви. Ее на редкость белая кожа, всегда отличавшая ее от сестер, даже местами истерзанная, кровоточащая, покрывала столь совершенные формы, что Сарсехим не смог сразу отделаться от ощущения, что если кто-то и достоин родства с богами, то, прежде всего, эта женщина. Он осмотрел ее всю, убедился, что кости целы, проверил, не повреждено ли лоно – от этой

безумной всего можно было ожидать, ведь ей доставляло радость щипать сестру за грудь. От его опытного взгляда не укрылось, что женщина беременна. Эта новость могла озолотить его или стоить головы. Об этом следовало поразмышлять на досуге, но в любом случае в распростертом перед ним теле было что-то божественное, а тот поступок, который она совершила ради любимого человека вне всякого сомнения можно было отнести к героическим деяниям, достойным времен Потопа и сотворения мира.

Он был готов склонить перед ней голову, но прежде женщину надо было вылечить. Этим евнух и занялся, обильно смазывая раны чудесной мазью с добавлением мандрагоры.

Глава 5

Вечером того дня, когда истерзанных Нинурту и Шами доставили в ассирийский лагерь, где их встретили с радостью и ликованием, туртан царя, наместник Ашшура Иблу–ахе–иддин настоял на личном разговоре с царем и потребовал тайно удавить вавилонских собак, и, прежде всего, Сарсехима.

Салманасар развлекался новомодной игрой, называвшейся «чатуранга».¹⁴ Ее завезли индийские купцы, которые часто прибывали на берега Тигра с грузом самоцветов и драгоценных тканей. Чаще всего старик разыгрывал партии в одиночку, что было совсем нетрудно, если принять во внимание что каждый ход определялся бросанием костей. Царь предложил туртану сесть, затем двинул слона в расположение вражеских фигур и напомнил, что тихо удавить не удастся, а лишний раз будоражить воинов в то время, когда все в армии только и говорят о подвиге скифов и презренного евнуха, а также предстоящей опале наследного принца, ему совсем ни к чему.

— Да и незачем. Они спасли честь нашего войска. Я убедился в верности и воинском умении скифов, пронырливости евнуха, в его беспримерном умении улаживать всякие грязные делишки.

Салманасар поднялся с ложа и, разминая ноги, резво прошелся по комнате, затем ткнул пальцем в Иблу.

— Если ты, дружище полагаешь, что мы с Бен–Хададом завершили партию, ты ошибаешься. Мир – это продолжение игры. Начало – это Каркар. Я сгораю от любопытства, какие новые уловки придумает сириец? Вот почему евнуха придется наградить, а затем принудить вернуться в Дамаск, где он сыграет роль пешки, забравшейся на самую дальнюю линию обороны врага.

Царь вернулся к просторной, разлинованной на черные и белые клетки доске, метнул кости и снял слона. На его место поставил вражескую колесницу.

— Что касается скифов, полагаю, им тоже нашлось бы место в моем полку, но, принимая во внимание твою озабоченность, я согласен передать их тебе. Старик и молодой варвар умеют стрелять из луков на полном скаку. Им не нужен поводырь, который держал бы их лошадей под уздцы, а это очень важное преимущество в бою. Что же касается чести семьи, то послушай, что говорят конники Нинурты. Они считают, что никто не сделал более для их военачальника, чем молодой скиф и старик, умеющий так ловко метать секиру.

Старый полководец помрачнел.

— Когда можно ожидать продолжения партии?

— Очень скоро, но прежде надо как можно скорее завершить эту позорную историю с Шурданом.

— Как же ты, великий, решил поступить с ним?

— Сынок будет подвергнут опале, но лишать его наследства я не намерен. Мне некем его заменить. Разве что твоей снохой! – засмеялся Салманасар

— Этого не допустят боги и, прежде всего, грозный Ашшур! – воскликнул Иблу.

— Допустят, – еще более развеселился царь, глядя на вконец обескураженного полководца.