Семирамида. Золотая чаша
Шрифт:
Иштар вручила силу битвы –
Что ж, кого ты ждешь?
Шамаш и Адад твоя заступа, –
Что ж, кого ты ждешь?
Царь, чей шаг Ашшуру люб,
Воцарись над белым светом!
Твоя власть да воссияет…
Салманасар, могучий воин,
Ты повергни вражью землю!
Лоном
Ты залей их наводнением…
Такое единодушие пришлось не по душе Салманасару, однако он не стал прерывать исполнения воинской песни.
Когда хор начал стихать, он встал с кресла, вскинул руки, чтобы объявить окончательный приговор, и в этот момент до него донеслось:
— Пощады!
Воин с приятными чертами лица, несколько неуклюже, расталкивая впередистоящих, пробивался к помосту. Те, кто узнавал воина, отшатывались, другие мрачнели, их лица наливались кровью, однако желающих остановить его не нашлось.
Шами пробилась через передние ряды, приблизилась к возвышению, опустилась на колени.
По рядам пробежали возмущенные возгласы – женщина на сходке. Где это видано!..
Великий царь опустил руки. Все напряглись, ожидая движения пальцем. Что изобразит великий царь, наставит ли на женщину указующий перст?
В наступившей тишине Салманасар долго разглядывал склонившуюся перед ним женщину. Шлем в форме воронки с загнутым вперед горлышком Шами держала в руках. Волосы были острижены – иначе ей вряд ли удалось пробраться в цитадель – на шее была отчетливо видна светлая полоска кожи.
Старик закусил губу, отошел от края помоста, как всегда полулежа устроился в кресле
Все это время, Шурдан, выпучив глаза, гневно рассматривал Шами. Затем принц подошел к краю помоста и грубо окликнул.
— Как ты посмела нарушить древний закон, запрещающий женщинам принимать участие в делах мужчин?
Шами встала, отряхнула колени.
— Великий царь наградил меня правом обращаться к нему в любое время. Невзирая ни на какие обстоятельства. Я прошла обряд посвящения в воины, я участвовала в бою, меня наградили почетным копьем.
Шурдан вопросительно посмотрел на отца.
Тот кивнул. Затем кряхтя, опираясь на царский жезл, поднялся.
— Кого я должен пощадить?
— Великий царь, это я настояла, чтобы твой раб–мунгу нарушил приказ.
— Вот и хорошо, – удовлетворенно кивнул Салманасар. – Вдвоем и отправитесь охранять границу. Поживете в палатке.
— Великий государь, ты не спросил о причине, которая толкнула меня на этот поступок.
— Причина, конечно, государственная? – засмеялся царь. – Скрытая угроза, не так ли?
Шами кивнула.
Царь откровенно рассердился, даже жезлом пристукнул.
— Что за поветрие напало на моих подданных? Все они только тем и озабочены, чтобы спасти государство. Всюду видят скрытые угрозы. Ох, беда, беда. Один я, дряхлый старикашка, проспал все на свете.
— Мы не вынесли решение, – напомнил Шурдан.
— Вынесем. После перерыва.
В спальне царь ознакомился с пергаментами, найденными у Ушезуба, подтверждавшими измену Шурдана, подбивавшего царя Вавилона взбунтоваться и выступить против правителя. Также Шами передала царю письмо Сарсехима, в котором сообщалось, что Закир держится из последних сил. Ссылается на немощь, на нездоровье,
Пора принимать меры.
Салманасар, ознакомившись с документами, долго отдыхал на ложе. Молча разглядывал Шами. Вздыхал, вспоминал молодость – эта женщина была бы ему достойной супругой. Она плодовита, ее дети здоровы, любят учиться.
Отчего боги так несправедливы?
Почему бы им не свести их в одни и те же годы?
Или, как утверждал этот грязный евнух, сочиняющий подметные письма, справедливость исключительно человеческая забота?
Как бы не так!
Нет никакой иной справедливости, кроме права сильного. О чем еще можно вести речь? Какая справедливость способна вернуть человеку молодость, а без этого дара жизнь никогда не покажется сладкой. Оставить наследство Шурдану? Не сдюжит, очень скоро его подомнут под себя князья. Что не сожрут знатные, вырвет царь Урарту.
Шамши тоже хорош. Однако какова женщина? Как все обставила.
Шами, первое время державшаяся на ногах, скоро сама не заметила как, села на ковер.
Царь не обратил внимания на неслыханную вольность.
— Ты очень похорошела, и наряд воина тебе уже не к лицу.
— Какой же наряд, по мнению великого царя, мне к лицу?
— Царицы.
Шаммурамат вскрикнула, зажала рот ладонью.
— Я скоро умру, – признался царь. – Меня уже два раза окликнула Эрешкигаль. Скоро я отправлюсь в страну без возврата, а ты смущаешь мой дух всякого рода ядовитыми писульками. Неужели ты полагаешь, что открыла что-то новое? Что я старый дуралей, ничего не вижу и не слышу? Мои люди донесли мне и о шашнях Шурдана, позволившего до нитки обобрать переселенцев, и о пьянстве Шамши в компании с твоим Нинуртой. Они уже поделили добычу. Знаешь ли ты, что они называют добычей?
Шами благоразумно промолчала.
— Ассирию, – объяснил царь. – Разве это не сверхдерзость? Или сверхглупость?..
Царь указал на нее пальцем.
— Ты потребовала пощады, а кто пощадит меня? Зачем вы лишаете меня покоя, без которого трудно проститься с белым светом? Мне вовсе не хочется покидать мир живых в суете, проливая кровь сына или брата. У меня скудный выбор. Они оба готовы пожертвовать тем, что я выстраивал все эти годы. Они как дети не прочь поиграть в самую гнусную игру, которую выдумали демоны Эрешкигаль – они готовы бездумно ввергнуть страну в смуту. Это означает конец государству. Никто из соседей, ближних и дальних, ничего не простят любимцам Ашшура. Они все припомнят. Каждый подлый раб почтет за счастье убить ассирийца, отрубить ему руки, ноги, выколоть глаза, надругаться над ассирийкой. Ты желаешь, чтобы над тобой надругались грязные рабы?
Царь не получил ответа. Впрочем, ответ ему был не нужен.
— Я тридцать лет воевал, чтобы этого не случилось! Зачем вы вовлекаете меня в свои гнусные заговоры? Ты понимаешь, что привезла смертный приговор моему родному сыну. Благодарю за приятную весть! Ты поплатишься за неугомонность, даю слово Салманасара.
Шами побледнела.
— Я спасала любимого человека.
— Забудь о любви. Выкинь из головы всякую надежду на прощение. Ты сама ввязалась в эту историю. Не беспокойся, мое наказание будет безболезненным, но не менее суровым, чем то, какое вы все приготовили мне.