Семирамида. Золотая чаша
Шрифт:
Грабеж продолжался две дня…
Об оставшихся в живых жителях Шибанибы, Шамши–Адад выразился в том смысле, что обращать полноправных граждан Ассирии в рабов нельзя, а свидетели ему не нужны. Так погиб город, видевший Саргона и знаменитого Тукульти–Нинурту I. Было ему от основания тысяча двести лет.
Участь Шибанибы оказалась хорошим уроком для Ниневии. Стоять зиму у ворот собственного города было немыслимо даже для недалекого умом Шамши. Он в присутствии верховных жрецов дал клятву, что ограничится данью, и казни будут преданы исключительно непосредственные зачинщики мятежа.
Он сдержал свое слово, правда, приказал
Часть V
Парадный дворцовый зал. Полутьма, разбавляемая светом редких, скупо горящих факелов. Огромный размытый отблеск с точностью маятника неспешно пробегает по залу, выхватывая из сумеречной мглы два ряда колонн, выстроенных по обе стороны широкого прохода.
Вдали, на возвышении, царский трон, по бокам его два громадных каменных, крылатых быка–шеду. На троне человек с искусно завитой бородой. На голове у него царский венец, надетый на головную, стянутую на затылке узлом, повязку, в правой руке пастырский посох, в левой – царский жезл.
Позади, возле громадного, в рост человека, бронзового гонга, высится чернокожий раб.
Царь поднял руку, и великан, взмахнув шестом, ударил в гонг. Низкий мелодичный звон поплыл по сумеречному тронному залу.
На противоположной стене обозначилась узкая светлая щель. Створки парадных дверей гармонично раздвинулись, с радостью впустили в зал дневной свет. Оттуда к возвышению двинулась процессия. Чем шире раздвигались створки и чем ближе подходили придворные, тем отчетливее вырисовывались отрубленные головы у них в руках. Их несли за волосы, за бороды.
Человек на троне молчал. Не мигая смотрел, как на полу возле помоста вырастала гора человеческих голов. У основания горы расползалась кровавая лужа.
Глава 1
Узнав о победе Шамши–Адада V, первым среди соседних властителей восторг и восхищение выразил вавилонский полководец Бау–ах–иддин.
От имени державного Мардук–Закир–шуми, Бау, фактический владелец Вавилона, ликуя от счастья, поздравил нового ассирийского владыку с победой, поблагодарил за сохранение мира во всем мире, а также подтвердил готовность выполнить любое пожелание «повелителя вселенной». На день с поздравлениями отстал от него царь Арама Хазаил I. Он так и подписался в многословном послании, воспевающем подвиги нового царя, – «твой верный слуга, Хазаил Первый».
Что касается узурпатора из Дамаска, его судьба по, мнению Шаммурамат, должна была решиться позднее, с чем согласились новый царь и Нинурта, а вот к поразительному бесстыдству, проявленному Бау–ах–иддином, в ближайшем окружении царя отнеслись по–разному.
Туртан выразился в том смысле, что смерть на колу слишком легкое наказание для обнаглевшего предателя. Нинурта–тукульти–Ашшур предложил содрать с негодяя кожу и водрузить ее на главных воротах Вавилона.
Шамши никак не прокомментировал предложение побратима и бросил вопрошающий взгляд на Шами. Женщина выразила сомнение – так ли необходимо спешить с местью в отношении зарвавшегося царедворца? Возмущение
— Это исключительное право моего отца. Стоит ли подавать дурной пример сейчас, когда страна еще не успокоилась?
Нину позволил себе в присутствии царя пристукнуть кулаком по столу.
— Бау предал нас в самый трудный момент. Милосердие неуместно. Если мы простим его, как восстановить порядок в стране и уважение к власти?
— Только не пренебрежением к нашим союзникам, – возразила Шами. – Их помощь скоро понадобится нам для похода на север против Урарту. Для нас куда важнее переломить антиассирийские настроения среди сильных в Вавилоне и обеспечить надежный тыл. Казнью Бау мы только добавим масла в огонь.
Шамши–Адад поддержал туртана.
— Если мы простим Бау, как заставить трепетать наших врагов? Мой божественный брат завещал мне постоянно напоминать соседям – пусть они не надеются, что меч ассирийца обойдет их стороной.
Шаммурамат ответила так:
— С кем великий царь желает сразиться во время похода на север? Со сплоченными рядами врагов или со сбродом князей, каждый из которых только и мечтает о том, как бы подешевле сговориться с Ассирией?
— Конечно, разброд в стане врага предпочтительней, – согласился Шамши и погладил бороду.
— Тогда тем более необходимо продемонстрировать, что ты, великий государь, являешься искренним приверженцем законов, источником милосердия и светочем справедливости. Пусть соседи уверятся, что ты всегда готов простить смертного, поддавшегося слабости или неумеренной жажде власти.
— Так оно и есть, – согласился Шамши–Адад.
— Делайте, что хотите, – махнул рукой Нину, – мое дело война. Там ни к чему всякие хитроумные выверты.
…В тот вечер решение относительно вавилонского полководца так и не было принято. Ночью Нину попытался убедить жену, что будет лучше, если она во всем будет слушаться его, во всем с ним соглашаться и поменьше вмешиваться в дела мужчин, однако Шами отказалась обсуждать этот вопрос в постели. Нинурта обиделся и ушел в другую комнату.
Выделенные им в Большом дворце апартаменты ранее принадлежали Шурдану, но за эти несколько месяцев по приказу нового туртана здесь был проведен основательный ремонт. Заменили все, кроме львов, охранявших вход в покои наследного принца с парадного двора и привезенных еще Ашшурнацирапалом II из хеттской крепости Каркемиш. Вот и теперь через проем в стене были видны их головы и мокрые, поблескивающие в свете факелов спины.
Лил дождь, и на царском дворе, где всего несколько месяцев назад недруги Нинурты пытались унизить его опалой, – в широких лужах доброжелательно отражались громадные барельефы на стенах, а также два гигантских, в два человеческих роста, быка–шеду, охранявших вход в арсенал.
Где они теперь, недруги? Кто сможет отыскать их могилы?
Посреди двора также возвышалась стела из черного алебастра, на которой перечислялись подвиги славного Ашшурнацирапала. Рядом, согласно завещания хитрого лиса, Шамши должен был поставить такую же стелу с рассказом о деяниях Салманасара III. На дворе хватило бы места и для воспевания славного царствования самого Шамши–Адада V. Может, там будет упоминание и о его туртане, который заставил мятежников склонить головы перед царским сиянием побратима.