Семизвездное небо
Шрифт:
А отец все еще стоял на том же самом месте и ждал, когда я поднимусь наверх. В его светлых глазах, многозначительно глядящих из-под слегка поседевших бровей, таилась тысяча вопросов. Он хотел знать причину моего внезапного приезда, но спрашивать не спешил.
Наконец с помощью сестры я взвалил на плечо чемодан и поднялся наверх. Еще не поздоровавшись со мной, отец тихо спросил:
– Скажи-ка прежде, к добру ли твой приезд, детка?
Я не знал, что ответить, а Гюльназ смотрела куда-то в сторону.
Мама выручила меня, дала мне
– Дай вздохнуть ребенку, такой путь проделал...
– Конечно, к добру, - смело проговорил я.
– Приехал вас повидать, побыть с вами день-два.
– Потом, улыбаясь, двинулся к нему.
– Если не хочешь, я могу уехать обратно.
Но так быстро сдаваться отец не хотел.
– Перед тем как уехать обратно, следовало все-таки объяснить, чем вызван твой внезапный приезд? Разве у тебя нет занятий?
– Почему? Занятия своим чередом, а повидать родителей - своим.
– Потом, обняв стоявшую рядом и с благодарностью уставившуюся на меня Гюльназ, добавил: - Не говоря уже о такой сестричке. Поскольку я хорошо учусь, мне разрешили съездить домой, вот я и приехал.
– Ты в институте учишься или солдатскую службу проходишь? Нам известно, что хорошо служащего солдата отпускают в отпуск, но вовсе не хорошо занимающегося студента.
Я от души рассмеялся. Все присоединились ко мне. И сам отец, невольно улыбнувшись, спросил:
– Разве я не прав, детка? Бывает, и студентов отпускают домой. Но когда? На каникулы.
– Тогда отпускают всех, папа.
– Гюльназ подошла к отцу и погладила тонкими пальцами его брови.
– Мой брат хороший студент, он отличник, вот ему и дали отпуск.
Все успокоились. Отец, кажется, тоже поверил моей выдумке. И скоро ушел на работу.
Только я не мог успокоиться: понимал, что телеграмма сестры наверняка связана с какими-то любовными делами. Шли часы, щеки сестры пылали.
Наконец поздно вечером, когда мы остались одни, Гюльназ тихо подошла к двери, накинула крючок. В душе я поклялся не быть беспощадным к сестре, что бы ни произошло.
Гюльназ указала мне на стул у письменного стола:
– Садись...
– Потом сама, усевшись на ковер рядом со стулом, прижалась ко мне. Прошептала: - Пусть никто нас не слышит.
– Ты меня пугаешь. Скажи, что случилось, у меня сердце разрывается!..
– Не бойся, - спокойно проговорила Гюльназ.
– Раз ты послушался меня и приехал, все будет хорошо... Знаешь, зачем я тебя вызвала?.. Если ты узнаешь... тотчас меня простишь.
– Знаю, знаю... Я тебя понимаю, Гюльназ... Я давно тебя простил, сказа я и подумал, что ураган, разбушевавшийся в безгрешном сердце моей сестры, наверняка называется любовью.
– Знаешь? Что ты знаешь? Неужели ты все знаешь?.. Значит, ты на меня не сердишься? Значит, я хорошо сделала, что дала тебе телеграмму?
– Конечно, хорошо...
– Но тогда... Ты... От кого же ты узнал? Может быть, она сама тебе сказала?
– Кто? О чем ты говоришь,
– В непонятном волнении я схватил ее за запястье.
– Ты видел ее сегодня?
– Кого?
– Шахназ.
Пальцы мои ослабли, тонкое запестье сестры выскользнуло у меня из рук.
– Шахназ? Видел. Сегодня утром. Конь дяди Сабира внес меня прямо в их ворота.
– А потом?
– А что должно быть потом? Я тебя не понимаю, Гюльназ... говори со мной откровенно... Скажи, зачем ты меня вызвала? Какое отношение к этому имеет Шахназ? Объясни мне, что у тебя на сердце... Я же тебе сказал, что давно тебя простил...
– А ты Шахназ ничего не сказал?
– Что я должен был сказать?
– И она сама ничего тебе не сказала? Может, увидав тебя, изменила свое решение. Может, вернут сватов обратно...
– Гюльназ, ты можешь объяснить, что случилось? Какие сваты? Кто сватает? Кого сватает?
Вдруг Гюльназ подперла обеими руками подбородок, оглядела меня с ног до головы большими лучистыми глазами, глубоко вздохнула.
– Ой... ты до сих пор так ничего и не понял, ничего... Как ты там в Баку учишься, Эльдар?
Ее милый смех волнами распространился по комнате.
– А ты и не знаешь, что завтра к Шахназ придут сваты? Ее хотят обручить с сыном Ильяса-киши - Рамзи-муэллимом... Понял?
Я, кажется, начинал что-то понимать. Шахназ обручают. Я как будто снова услышал сказанные ею слова: "Что я буду делать без белых туфель?" Но какая могла быть связь между всем этим и телеграммой?
– Нет, я ничего не понимаю. Ты скажи мне толком! К чему это предисловие?
– Какое же это предисловие? Неужели ты не понимаешь? Шахназ обручают с другим!.. С другим!...
– Уж не по этому ли поводу ты меня вызвала?
– Взяв себя в руки, спросил я гневно. Гюльназ, почувствовав дрожь в моем голосе, съежилась.
– Ты хочешь сказать, что я тоже должен принять участие в торжествах по случаю обручения твоей любимой подруги?
– Не говори так...
– А как мне говорить?
– Пытаясь обуздать волнение, которое охватило меня, я смерил сестру суровым взглядом.
– Поэтому ты меня вызвала? У меня что, нет занятий? Или за меня кто-то сдаст экзамены?
Гюльназ застыла, ее будто облили холодной водой, в глазах была тревога.
Вдруг она бешено вскочила. Обеими руками вцепилась мне в волосы и стала тянуть.
– Что ты сказал?
– Отпусти мои волосы, может быть, тогда я что-нибудь пойму.
– Нет, не отпущу. Дай мне слово, потом...
– Какое слово тебе дать?
– Дай слово, что сейчас пойдешь и повидаешься с ней.
– А потом?
– Потом скажешь, что приехал ради нее. Приехал, чтобы увезти ее с собой в Баку. Чтобы она там училась в вузе. А когда закончите институт поженитесь. Что сейчас ей не время выходить замуж. И еще скажешь, что нельзя выходить замуж за своего учителя, что это стыдно. Слышишь? Иди и все это скажи ей.