Семизвездное небо

Фазли Герай

Мысли мои путались, я изорвал на кусочки лежащий передо мной листок со словами "любимая Шахназ". Вдруг мне в голову пришла спасительная мысль: с этим надо покончить раз и навсегда, надо откровенно сказать Шахназ, что я ее не люблю и не смогу никогда полюбить. Перо в моей руке будто ждало этого решения. С колотящимся сердцем я принялся писать.

"Шахназ, здравствуй! Сколько уже времени я думаю о тебе. На каждом шагу я чувствую, что твои глаза преследуют меня, будто хотят мне что-то сказать. Я знаю, что ты хочешь сказать мне. Знаю, что ты меня любишь. Да, любишь. Но совершенно напрасно! Все это несбыточно. Потому что я..."

Написав эти слова, я перевел дух и попытался представить себе, как Шахназ

рыдает, читая эти строки. Хоть я и сочувствовал несчастной Шахназ, решение мое было непреклонным, "Я знаю, что, прочитав это письмо, ты попытаешься возненавидеть меня, но не сможешь, потому что такова участь любящих сердец. Я благодарен тебе за твое благородство, но, к сожалению, не способен сделать тебя счастливой. Поэтому прошу тебя навсегда забыть меня. У меня к тебе еще одна просьба: когда получишь мое письмо и прочитаешь, изорви его и выбрось. Так будет лучше. Всегда уважающий и почитающий тебя Эльдар".

Перечитав написанное, я сложил листок вчетверо, и вложил в "Овод".

На следующий день, после полудня, Шахназ пришла к нам позаниматься с Гюльназ. Я встретил ее у двери.

– Это твой платок?

– Мой. Где ты его нашел? Отдай... Говорят, платок - к разлуке.

Я протянул ей платок и "Овод":

– Возьми почитай эту книгу, там внутри есть письмо, оно тебе.

– Письмо?
– В ее горящих черных глазах сверкнула радость.
– Дай сюда... От кого?

– Прочтешь - узнаешь.

Я увидел ее назавтра в школе, когда они с Гюльназ прогуливались на большой перемене. Она только на миг взглянула в мою сторону и будто застыла. Или мне это показалось? Потом они о чем-то заговорили с Гюльназ и сделали два-три круга по коридору. Хоть я и разговаривал с ребятами, стоя у дверей нашего класса, мысли мои были с ними.

Прозвенел звонок. Девочки должны были пройти мимо нас. Я ждал. Среди десятков шагов я мог безошибочно различить стук ее туфель на низких каблуках. Этот стук надвигался на меня, как гул приближающегося горного селя. Затаив дыхание, я ждал этого мгновения, думал о страдании, которое увижу на лице девочки. Я сам страдал от собственного самолюбия. Они прошли мимо, даже не взглянув в мою сторону. Я не двигался с места, пока они не вошли в свой класс. В дальнем конце коридора показалась Чимназ-муэллима. Неожиданно из своего класса выбежала Шахназ, что-то сказала приближающейся учительнице, та кивнула. Сердце мое забилось. И вдруг я увидел, что Шахназ идет прямо на меня. Только теперь - в двух шагах - я разглядел, что она вся дрожит, что лицо у нее белое как бумага.

– Эльдар, это письмо вам. Если нетрудно...
– Голос у нее тоже дрожал. В большущих глазах полыхало пламя, готовое испепелить меня.

Вручив мне письмо, девушка повернулась и направилась к своему классу. Несколько последних шагов она пробежала.

Я вошел в класс и сел за свою парту. Меня знобило; я понял, что эта дрожь вызвана письмом, которое было у меня в руках. Забыв обо всем на свете, я развернул его.

"Здравствуй, Эльдар! Я не собиралась писать тебе ответное письмо, но не вытерпела. Почему бог создал тебя эгоистом? Ведь ты сын такого прекрасного человека, как дядя Алмардан! Почему ты непохож на Гюльназ? Откуда тебе пришло в голову, что я тебя люблю? Как я могу любить такого парня, как ты? Я никогда тебя не любила. Я тебя просто уважала. Но если бы не было этого письма, может быть, когда-нибудь и полюбила. Я благодарна тебе только за то, что ты вовремя написал его, избавив меня от возможных в будущем страданий. За это тебе большое спасибо. Но, Эльдар, мне хочется сказать, что я не могу тебя и ненавидеть. Мне жаль тебя, потому что эгоисты - самые несчастные люди на свете.

Всегда жалеющая тебя

Шахназ".

Я перечитывал письмо снова и снова. И каждый раз взгляд мой застывал только на этих строчках: "Мне жаль тебя, потому что эгоисты - самые несчастные

люди на свете". Мне хотелось сесть и написать Шахназ ответное письмо. Сколько я писем сочинил в своей голове, но, когда мысли мои возвращались к последним фразам ее письма, у меня опускались руки.

Где-то в глубине души я чувствовал свою вину, знал, что ее слова горькая истина. Видимо, где-то в самом потаенном уголке моего сердца засел страх перед Шахназ. Я боялся ее последних слов. Вероятно, действительно боялся, так как знал, что она права.

* * *

Я уже учился на втором курсе естественно-географического факультета университета. Был один из первых весенних дней. Я пришел раньше всех. В аудитории никого не было. Я подошел к окну и стал поверх крыш смотреть на город. Вдалеке, сквозь заводские трубы Черного города, проглядывало море. В дальней точке над черными мрачными водами колыхалось темно-розовое марево. Как будто над раскаленной печью поднялся ярко-красный факел и такой резервуар, как Каспий, не мог его погасить.

Я вспомнил наше село, Искендера, который поехал учиться не в Баку, а в Ленинград. Вспомнил Шахназ. За эти два года,я ее почти забыл. После нашего обмена письмами мы долгое время были в ссоре. Хоть мы потом и помирились, возникшая между нами стена гордости и холодного достоинства продолжала стоять. Мы сделались друг другу совершенно чужими. Как Шахназ дергала меня за уши, куда-то ушло в далекое прошлое и очищающая "за грехи" каменная лестница Эльдара в Чеменли. Все это осталось далеко позади. Я получил свободу, но в глубине души я чувствовал, что это свобода крохотная. Правда, мне временами казалось, что произойдет какое-то чудо и что-нибудь да случится. Но это будет когда-нибудь... А сейчас...

Мне вспомнились стихи. Их я сочинил три года назад, в импровизированной "тюрьме" нашего села. И в пустынной аудитории я стал тихонько напевать:

Я - сандаловое дерево, ветвистое, густое,

Я - скала с родниками на моей груди.

Если уйду из этого мира, не высказавшись,

Не уподобляй меня сладкой мечте.

Любовь довела меня до совершенства.

Я пел их на мелодию мугама. Но какой это был мугам и насколько правильно я его пел, я не знал. Этому меня никто не обучал. Просто, слушая кеманчу дяди Мурсала, я кое-что запомнил. И голос у меня был приличный.

Завершив последние трели мугама, я обернулся и не поверил своим глазам: толпа студентов - ребят и девушек - стояла в дверях и молча слушала меня. Они были как будто околдованы. Заметив, что я умолк, они засыпали меня похвалами:

– Слава новому соловью Кавказских гор!

– А ты знаешь, что он пел? Мугам "Шахназ"...

– Какой у тебя, оказывается, прекрасный голос, Эльдар!

Это произнесла одна из девочек нашей группы. Ее звали Гюлей, но полное ее имя было Гюльбениз. За все время, что мы учились вместе, я раньше как-то не обращал на нее никакого внимания. Здоровались - и все. Но теперь, услышав свое имя, увидав, как восхищенно она на меня смотрит, я тоже внимательно посмотрел на нее. Мне показалось, что она самая красивая из всех девушек нашей группы. И имя у нее прекрасное: Гюльбениз. Как случилось, что я до сих пор не замечал ее?

Она приблизилась ко мне, обжигая меня своим дыханием.

– Эльдар, после занятий споешь еще раз этот мугам? Я очень прошу тебя, - попросила она так ласково, так деликатно, что я покраснел и оглянулся вокруг.

Заметив, что все девушки, как и Гюльбениз, восхищенно смотрят на меня, я совсем растерялся, мне ничего не оставалось, как убежать, скрыться от их глаз.

Но куда бы я ни пошел, всюду меня преследовали, как приятный весенний ветерок, слова: "Какой у тебя красивый голос, Эльдар", "После занятий споешь нам еще раз этот мугам?" Мне вспомнились слова отца о "мельнице мыслей", потому что эта мельница вертела жернова в моей голове. Мельница любви...