Семизвездное небо
Шрифт:
– Что же ты, хочешь сказать, что я отрицанием всегда подтверждаю?..
– Да, тогда в своем сердце царишь только ты один.
– Тогда давай договоримся... Теперь ты можешь быть уверена, что я построил в своем сердце домик, он будет принадлежать только тебе.
– Не верю.
– Почему?
– Потому что я тебя больше люблю. Я люблю тебя с того дня, как появилась на свет.
– А я любил тебя еще тогда, когда ты была в утробе матери. Что ты на это скажешь?
– Скажу, что домик, который ты выстроил в своем сердце, - не надежен.
– Я же сказал, что он принадлежит только тебе.
– Этому-то я верю,
– Что ты говоришь, Шахназ?
– А ты вспомни свое письмо!
– Что ты имеешь в виду?
– А я помню каждое слово. Вот одна из фраз: "Знаю, ты меня любишь. Да, любишь..."
– Ну и что? Разве я сказал неправду?
– Нет, ты этим хвастал, хвастал тем, что тебя любят.
– Неправда...
– Нет, правда. Потому что тот, кто по-настоящему любит, не станет хвастать своей любовью. Или, наоборот, хвастливый человек не в состоянии любить. Скажешь, и это неправда?
– Ты говоришь правильные вещи. Но теперь-то ты веришь, что я не хвастун, потому что люблю тебя. Люблю.
– И я... и я... и я...
Это снова была прежняя Шахназ. Всегда и везде преследовавшая меня, следящая за мной огромными черными глазами, которая жила всеми моими радостями и всеми моими печалями.
* * *
Я спешил в село, унося с собой целый мир радости, сердце, переполненное любовью. Я не шел - я летел на крыльях. И в полете видел плывущую за мной, словно мечта, Шахназ. На щеках ее уже не было полосок от слез; ее тонкие пальцы, которые я держал в своей руке, стали теплыми. Теперь она походила на тюльпан, прямо держащий головку в солнечных лучах.
Перепрыгивая с камня на камень у водопада Нуран, я перебрался на тот берег и вдруг увидел Рамзи-муэллима, который поднимался в гору верхом на коне. Взгляды наши скрестились. В его фиолетовых глазах блеснул бешеный огонь. Ему что-то донесли. Он ехал за Шахназ...
Все это с быстротой молнии пронеслось в моем мозгу. И тут я услышал:
– Эй, негодяй, чего ты дрожишь? Боишься, что продену тебя шампуром, словно ощипанного цыпленка? Все равно из такого заморыша шашлыка не получится.
Меня бросило в жар. Никогда я не ощущал себя таким беспомощным, таким бессильным.
А Рамзи-муэллим спокойно сошел с коня и медленно двинулся на меня.
– Ах ты мерзавец, не мог никого найти в селе для своих приставаний!
О господи! Что я должен был делать? Каким образом мне скинуть этого поганца со скалы Кеклик прямо в ущелье? Хватит ли у меня на это сил? Этот верзила вдвое больше меня...
– Это ты мерзавец, это ты негодяй!
– Всю свою ненависть я вложил в эти слова. Но, не успев их произнести, я побывал в аду и возвратился обратно. Я сам ужаснулся бессилию собственного голоса.
А Рамзи-муэллим, как бы почувствовав это, с уничтожающей иронией изрек:
– Ты еще рот раскрываешь?
– И неожиданно ударил меня кулаком в скулу.
В тот же миг кровь фонтаном хлынула у меня из носа. Будто мгновенный фейерверк ослепил меня. Своим спокойствием и хладнокровием Рамзи-муэллим бросал мне вызов. Хоть я и чувствовал, в каком жалком, каком нелепом положении, я очутился, кто-то шепнул мне: "Шахназ идет, Шахназ!" В одно мгновение я набросился на своего противника словно ястреб и начал размахивать кулаками. И вдруг я почувствовал, что вишу в воздухе, нелепо дрыгая ногами, как скворец в когтях
Я попытался как-то выбраться из потока, но Рамзи-муэллим, пнув меня ногой, снова обрушил в воду. Я сделал еще одну попытку, и он с новой силой пихнул меня ногой. Будто я был не человек, а легкий резиновый мячик.
– Ну, как? Будешь еще петушиться? Попробуй произнеси хоть раз еще имя Шахназ!
– Нет, тебе ее не видать, Шахназ моя, подлец, моя, моя!..
– Я с трудом выговорил эти слова и, собрав последние силы, весь мокрый, выкарабкался на берег и побежал к скале Нуран.
– Мерзавец, подлец!
– Я обернулся: не преследует ли меня Рамзи? Но тот победителем с торжеством смотрел мне вслед.
– Тебе никогда не жениться на Шахназ...
– произнес я и собирался что-то добавить, но передумал, увидев вдруг себя со стороны и представив, как я жалок.
С моей рубашки, залитой кровью, стекала розовая вода. Услыхав к тому же долгий оскорбительный хохот, который несся мне вслед, я понял, что полностью повержен. И вдруг какая-то сила заставила меня замереть на месте. Глазам моим представился отец, будто он наблюдает, как я убегаю от Рамзи-муэллима, как оборачиваюсь, пытаясь узнать, не преследует ли он меня, как тот хохочет над моей попыткой укрыться в скалах. Увидев меня в таком смешном положении, отец прикрывает глаза грубыми руками с выступающими на них крупными жилами. Он даже пытается что-то мне сказать, и я слышу его спокойный уверенный голос: "Сила человека не в его мускулах, а в его сердце... Да, в человеческом сердце", - с гневом повторяет он. И тут я пришел в себя. Чего это я бегу? И куда это я бегу? Рамзи-муэллим осрамит меня на все село. Об этом узнает Шахназ, что я тогда буду делать? Значит, в моем сердце одна пустота, а если так, то прав отец.
Рамзи-муэллим уже взялся за повод коня.
– Запомни! Если ты еще хоть раз подойдешь к Шахназ, заговоришь с ней, считай себя мертвецом.
Не знаю, что произошло со мной, я почувствовал, что, если сейчас, в эту минуту, ему не отвечу, я действительно умру. Здесь, на каменистом берегу Агчай. И я медленно двинулся в его сторону.
– Постой, я хочу тебе кое-что сказать!
– В моем голосе было такое упрямство, что я сам себе подивился.
А он, все так же пренебрежительно глядя на меня, стоял рядом с жеребцом.
– Я тебе еще не сказал последнего слова!
– И я подошел к нему вплотную.
– Ты что, снова хочешь искупаться в реке?
– Потише, учитель!
Он побледнел, в глазах его сверкнул бешеный огонь. Протянув руку, он хотел снова схватить меня за пояс. "Сила человека не в его мускулах, а в его сердце". В тот же момент я заломил его правую руку с такой силой, словно гнул мокрую ветку. Что-то хрустнуло. Последовал дикий вопль. Схватившись за руку, Рамзи-муэллим корчился, словно змея на речных камнях.