Семья Рубанюк
Шрифт:
Генерал вдруг сильным движением руки привлек и обнял его:
— Не узнаете, батько?
Остап Григорьевич изумленно откачнулся и, посмотрев в его лицо, крикнул:
— Ванюша!.. Глянь, мать, кто это!
Иван Остапович, радостно улыбаясь своей широкой улыбкой, встал на пороге, снял фуражку.
Катерина Федосеевна, пристально вглядываясь, шагнула вперед на какую-то долю секунды она приостановилась, усомнившись, действительно ли этот высокий, ладный мужчина — ее сын?
Приглаживая
Катерина Федосеевна почти упала на его руки, прижимаясь щекой к мягкому сукну шинели, тихонько и жалобно заплакала.
Иван Остапович прикоснулся губами к прядке поседевших волос на ее виске, потом ласково повернул мокрое от слез лицо матери к себе, глядя в глаза ей, сказал:
— Взгляните, кого привез вам.
Катерина Федосеевна вытерла глаза и, словно боясь потерять Ивана, продолжала держаться за рукав его шинели. Кто-то положил сзади на ее плечо руку:
— Да отпустите же, мама… Я с вами тоже хочу поцеловаться.
Катерина Федосеевна обернулась. С трудом узнала она в красивой, стоявшей рядом с Пелагеей Исидоровной молодой женщине свою младшую невестку.
Оксана, блестя увлажненными глазами, поцеловала свекровь. Держа ее сухие, шершавые руки в своих, сказала:
— Ну; сообщу вам главное… Жив наш Петрусь… Воюет, офицером стал…
Иван Остапович в это время успел еще раз обнять отца, поздоровался с остальной родней. Шутливо покряхтывая, приподнял младшего братишку.
— Нет, опоздал я, Сашко, тебя нянчить, — смеясь, сказал он. — Вишь, гвардеец какой подрос…
Сашко восхищенно разглядывал генеральские погоны, фуражку с витым золотым шнуром над блестящим козырьком. Он единственный не понимал, как светлая радость встречи семьи с Иваном идет рядом с безмерным горем.
С загорелого до черноты, сухощавого лица Ивана Остаповича еще не сошла веселая улыбка, когда он, поведя вокруг серыми глазами, озадаченно спросил:
— А где же… Где Александра Семеновна?.. Ганнуся?.. Шура ведь у вас жила, папа?
Часто замигав ресницами, Остап Григорьевич сдавленно сказал:
— Не уберегли, сынок… Шуру с Витюшкой и Ганну не вернешь уже…….
— Как?…
Пальцы Ивана Остаповича вцепились в отворот шинели, краска под смуглой кожей стала медленно сходить с лица. Он вынул из кармана платок и вытер обильный пот, проступивший на лбу. Тяжело ступая, вышел из хаты, зашагал мимо вытянувшихся и козыряющих солдат к калитке, отгораживающей сад.
Пелагея Исидоровна, державшаяся в первые минуты встречи с дочерью стойко, не выдержала и заплакала.
— И наш батько… — прерывающимся шепотом произнесла она.
Оксана мгновение смотрела на нее непонимающим взглядом
…Иван Остапович долго ходил среди привядших, скрюченных от первых заморозков кустов помидоров, распластанных по-паучьи на черной влажной земле сухих стеблей картофеля.
Спустя некоторое время Катерина Федосеевна, с опухшими глазами, в одной кофточке, выбежала к плетню, посмотрела в сад. Пригорюнясь, вернулась в хату.
— Почернел весь! — сокрушенно сказала она старику.
Иван Остапович предполагал задержаться в Чистой Кринице всего часа три-четыре, но старики даже слышать об этом не хотели.
— Сколько лет мы тебя не видели? — со слезами в голосе говорила Катерина Федосеевна. — А ну? Да больше десяти лет… А ты… Приехал, батька с матерью подразнил и… Слухать не хочу… Поживи трошки…
— Война же не закончилась, мама, — убеждал Иван Остапович, обнимая ее плечи. — Надо гнать фашистов дальше…
— Батько, скажи же ты ему, — призывала Катерина Федосеевна на помощь Остапа Григорьевича.
— Батько у нас человек военный, он в мое положение вникнет, — искал поддержки у отца Иван Остапович. — Поймите! Дивизия моя срочно пополняется — и на другой фронт. Мне догонять ее придется…
— У тебя помощники есть в штабе. Обойдутся пока, — веско возражал отец.
Ивану Остаповичу и самому очень хотелось побыть с родными подольше, и он заколебался. Кончилось тем, что он вызвал Атамася:
— На машину надеешься? Если сутки задержимся, успеем к месту вовремя?
— Машина, як часы.
— Сейчас октябрь… Учти!
— Дожди пойдут — цепи наденем, товарищ генерал… Я, кажись, ще николы вас не пидводыв…
Как только Иван Остапович принял решение остаться, сразу же у него оказалось в селе много дел. Ему хотелось повидать деда Кабанца, сидевшего вместе с Шурой в запорожской тюрьме… Надо было сходить на могилку сестры… Отец подал мысль, что следовало бы поговорить с некоторыми из селян, посоветовать им, как приступить к восстановлению разрушенного колхозного хозяйства Чистой Криницы.
— Добре, батько. Потолкуем и об этом, — обещал Иван Остапович. — Вот как бы мне Кабанца разыскать?
— Пошлю Сашка за ним… Но — ты поизвиняй, сынок… может, не моего ума дело — зачем тебе сердце свое мучить?.. Приняла Шура смерть геройски…
— Я хочу знать обо всем, — твердо возразил Иван Остапович. — И вы с матерью мне тоже расскажете все о Шуре, о Витюшке… Все! О Ганне расскажете…
Иван Остапович расстегнул ворот суконной гимнастерки. Тихо, словно боясь, что его услышит еще кто-нибудь, кроме отца, добавил: