Семя скошенных трав
Шрифт:
В моей душе был страшный раздрай. Я уже не радовался, что служу в тылу, я даже не радовался, что служу своей стране и всей Земле. За два дня мне встала поперёк горла эта война. Мне снился парень-шитти, играющий на ракушке, потом — эта старуха… мне снились девчонки с лицами зомби… мне хотелось домой. Просто домой. Ничего об этом не знать.
Я понимал: мы ведём победоносную войну. Мы всегда, всю историю нашей страны, вели победоносные войны. Но неужели солдатам всегда было так тоскливо и тошно? Или это только
А на следующее утро, когда я сменился, стало ещё хуже.
Часа в два пополудни — по местному времени, когда я стоял на посту — к пульту управления защитными системами пришли Хорт, кто-то из яйцеголовых и дежурный офицер. Они наблюдали за шитти и тихонько переговаривались.
Я прислушался.
— Каждый раз, когда приходится размыкать периметр, я боюсь, что выйдет чрезвычайная ситуация, — говорил дежурный. — Тем более, что сейчас много их солдат. Возможны эксцессы.
— Вот если бы можно было их как-то стимулировать, — сказал яйцеголовый. — Как в прошлый раз. Чтобы пошли сами.
— Плохая идея, — сказал дежурный. — Во-первых, в этот раз подростки не подойдут, а во-вторых, ещё раз это не сработает. Вон та девка — ещё из прежней партии. Она наверняка помнит.
— Хорошо бы сделать тихо, — сказал яйцеголовый. — И травмировать их не хочется. Всё должно выглядеть, как в боевых условиях. Важно понять, сколько протянет экипаж после залпа — в таких боях исход решают секунды и даже доли секунд. Поэтому я против наркоза в любом виде — он может серьёзно исказить результат.
— Каждый раз такая чертовщина! — хмыкнул Хорт. — Я с самого начала говорил: глупая затея — содержать их вместе. Если бы они содержались в отдельных боксах, как было бы легко и просто! Но нет, руководство экономит каждый цент…
Я слушал, и какая-то холодная и скользкая змея шевелилась у меня под рёбрами. Я начинал потихоньку понимать, зачем сюда привезли образцы техники шитти и почему сами шитти быстро кончаются, и от этого понимания мне становилось всё хуже. А тут ещё подошли Хаггинс и Док Родригес. Хаггинс выглядел очень весёлым, а у Дока лицо казалось совершенно мёртвым.
— Вот, сэр! — гаркнул Хаггинс. — Я привёл мистера Родригеса, сэр!
Хорт кивнул. А Родригес сказал, даже, пожалуй, брезгливо:
— Ну-с, джентльмены, и какую подлость вы запланировали на сегодня?
— Брось, Хосе, — усмехнулся дежурный. — В конечном счёте, ты можешь облегчить им жизнь… и смерть, если на то пошло. Если парни потащат их силой, наверняка придётся пристрелить пяток, а материала не слишком много.
— Скажите им, сэр, — сказал яйцеголовый, — что нам нужны солдаты, но если они будут дёргаться, придётся заменить их девчонками. В целях безопасности.
— Скажите, Алан, а вы верите в бога? — вдруг спросил Док.
Яйцеголовый растерялся.
— Э…
— Да ничего, — сказал Родригес. — Сколько?
— Бутылку крепкого, если всё пройдёт хорошо, — хохотнул дежурный.
Док поморщился.
— Сколько вам нужно…шедми?
— Четверо… лучше шестеро, сэр! — обрадовался яйцеголовый. — Вы вправду сможете?
Родригес взглянул мрачно, и от брезгливости у него даже губы дёрнулись. Он подошёл к решётке и окликнул шитти.
Обернулись только несколько подростков. И я с ужасом увидел, что Родригес протягивает руку сквозь решётку! Под током! Одно неосторожное движение — и смерть! Я уж не говорю, что любой шитти мог сделать с ним то же, что и с Хопкинсом!
— Сэр! — крикнул я шёпотом. — Осторожно, сэр!
Но Родригес даже не шевельнулся. Девчушка-шитти вышла из тени на солнцепёк, поджимая перепончатые утиные лапы, и дотронулась до его ладони. Вот тогда-то и парни подошли, а старуха внимательно посмотрела на него. Родригес не убрал руки.
Он им что-то сказал. То ли что-то смешное, то ли просто приятное, потому что громадный шитти ухмыльнулся, а у остальных оживились мертвенные морды. Старухе помогли подняться девочки, она подошла близко и хлопнула Родригеса по ладони кончиками пальцев.
Спросила. Он ответил.
Шитти отреагировали как-то странно. Громадные парни принялись тыкать друг друга костяшками согнутых пальцев и, кажется, пересмеиваться, а подростки сбились в кучу, смотрели на них, окаменев лицами. А я ровно ничего не мог понять.
Родригес сказал что-то совсем невозможное, одним гхеканьем и груканьем. И шестеро парней-шедми вскинули кулаки.
Один из них хлопнул Родригеса по раскрытой ладони. И Док убрал руку.
— Они выйдут, — сказал он дежурному.
— А тот, второй язык — что это за язык, сэр? — спросил яйцеголовый, крутя настройки дешифратора. — Его нет в разговорнике.
— Диалект. Неважно, — сказал Родригес и ушёл.
— Хосе мне не нравится, — сказал дежурный. — По-моему, у него сдают нервы. Я бы предложил ему подать рапорт об отпуске, он слишком много работает.
— Всем нелегко, — возразил яйцеголовый. — А квалификация Родригеса просто бесценна. Думаю, Старый Джо его рапорт не примет.
И сначала всё впрямь вышло без эксцессов. Шесть шитти вышли из клетки, даже не попытавшись сопротивляться, а я всё думал: не могут же они так выходить, ухмыляясь и переговариваясь, зная, что идут на смерть. А они шли, как по собственному космодрому, не обращая внимания на автоматы — и их увели на полигон, где стояла их «летающая тарелка». Чтобы, как я понял, поднять и расстрелять эту «тарелку» вместе с ними. Чтобы потом изучить трупы, сколько они там прожили после попадания… И в этом было что-то чудовищно неправильное.