Семья Тибо, том 1
Шрифт:
Ранний завтрак в вагоне-ресторане, пока поезд шел и шел через дальние пригороды, окутанные предрассветным сумраком; прибытие, выход на перрон, навстречу холодной зимней ночи уже на исходе; первые шаги по вокзальной площади на буксире у Антуана, искавшего такси; все эти чередующиеся действия, лишь вполовину реальные, как бы затушеванные ночной дымкой, Жак выполнял по необходимости, будто он был ни к чему не причастен.
Антуан говорил немного, как раз столько, чтобы избежать неловкости, но говорил, как выражаются в театре, "в сторону", — так что Жаку не приходилось отвечать.
Жак очутился на тротуаре Университетской улицы, потом в вестибюле, не слишком отдавая себе отчета во всем происходившем, даже в собственной своей пассивности. И когда выскочивший на шум Леон открыл кухонную дверь, Антуан со своей обычной естественно-невозмутимой манерой, не глядя на слугу, нагнулся над столом, куда складывали почту, и бросил рассеянным голосом:
— Добрый день, Леон. А это господин Жак, он вернулся со мной. Надо будет…
Но Леон прервал его:
— Сударь еще ничего не знает? Сударь не был наверху?
Антуан выпрямился и побледнел.
— Господину Тибо очень плохо… Доктор Теривье просидел здесь всю ночь… прислуга говорила…
Но Антуан уже переступил порог. А Жак так и остался стоять посреди прихожей: прежнее ощущение нереальности, кошмара усиливалось. Он помедлил в нерешительности, потом бросился вдогонку за братом.
На лестнице было темно.
— Быстрее, — шепнул Антуан, вталкивая Жака в кабину лифта.
Стук металлической решетки, щелканье застекленной дверцы, гудение, сопровождающее начало подъема, — все эти такие знакомые звуки, неизменно идущие в одном и том же порядке, теперь снова, после целой вечности забвения, один за другим, проникли в сознание Жака, погрузили его в прошлое. И вдруг одно воспоминание, предельно четкое, обожгло его: уже было раз пленение в этой застекленной клетке, бок о бок с Антуаном, уже была эта молчаливая молитва: возвращение из Марселя после бегства с Даниэлем!
— Подожди меня на площадке, — шепнул Антуан.
Случай сделал ненужным эту меру предосторожности.
Мадемуазель де Вез, без передышки топтавшаяся по всей квартире, услышала стук дверцы лифта. Антуан, наконец-то! Она бросилась в прихожую со всей доступной при ее согбенной спине быстротой. Увидев две пары ног, она замерла на месте и узнала Жака, только когда он нагнулся ее поцеловать.
— Боже ты мой, — ахнула она, но как-то вяло (уже третий день Мадемуазель жила в таком смятении, что, случись любая неожиданность, она ничего бы не добавила).
Вся квартира была освещена, все двери открыты. На пороге кабинета возник г-н Шаль с растерянным лицом; он с любопытством оглядел Жака, захлопал ресницами и бросил свое вечное:
— А-а, это вы?
"На сей раз это более чем уместно", — не мог не подумать Антуан и, оставив брата, торопливо направился в спальню.
Здесь было темно, тихо. Он толкнул приоткрытую дверь и в первое мгновение увидел лишь свет ночника, потом на подушке лицо отца. Хотя глаза были закрыты, хотя лежал он неподвижно, сомнений быть не могло: жив.
Антуан
И как только он вступил в спальню, он заметил, что у постели стоят с таким видом, будто что-то сейчас лишь стряслось, Теривье, Селина, Адриенна и еще одна, новая, пожилая, незнакомая ему монашенка.
Теривье шагнул ему навстречу из полумрака, приблизился и увел за собой в ванную комнату.
— Я боялся, что ты вовремя не поспеешь, — стремительно заговорил он. Так вот, старина, произошла закупорка почки. Жидкость не выделяется. Совершенно не выделяется… На беду, уремия приняла спастическую форму. Я провел здесь ночь, не хотел оставлять женщин одних, но если бы ты не приехал, уж совсем было собрался вызвать санитара. За ночь было три приступа, и последний самый сильный.
— А когда почка отказала?
— Уже сутки. Во всяком случае, сестра заметила это вчера утром. И, понятно, отменила уколы.
— Н-да, — протянул Антуан, покачав головой.
Они переглянулись. Теривье без труда прочел мысли Антуана: "Если в течение двух месяцев подряд мы смело пичкали больного, у которого осталась всего одна почка, разными ядами, почему же сейчас с запозданием мы стали такие щепетильные…" Теривье нагнул голову и развел руками.
— Все-таки, старина, мы же не убийцы… При уремии морфий противопоказан!
Ясно, противопоказан… Антуан, не отвечая, кивнул в знак согласия головой.
— Ну, я бегу, — проговорил Теривье. — Позвоню после двенадцати. — И вдруг в упор: — Да, кстати, как с братом?
В золотистых зрачках Антуана зажегся огонек, Он опустил веки, потом снова их поднял.
— Поймал, — сказал он с беглой улыбкой. — Даже сюда привез. Он здесь.
Теривье запустил в бороду свою пухлую руку. Он в упор разглядывал Антуана живыми, веселыми глазами, но сейчас было не время да и не место задавать вопросы. К тому же вошла сестра Селина и принесла Антуану халат. Теривье посмотрел на сиделку, потом на своего друга и без обиняков заявил:
— Ну, я ухожу. Денек будет нелегкий.
Антуан нахмурил брови.
— Должно быть, без морфия он ужасно страдает? — спросил он сестру.
— Я ставлю ему очень горячие компрессы… И горчичники тоже… — И так как Антуана, очевидно, не совсем убедили ее слова, она поспешила добавить: Все-таки так ему немножко легче.
— Вы хоть добавляете в компрессы опий? Нет? — Он-то отлично знал, что без морфия все равно… Но ни за что на свете он не признался бы вслух, что бессилен. — Моя сумка внизу, — обратился он к сестре. — Я сейчас вернусь. Подтолкнув Теривье к дверям, он сказал: — Проходи!
"Что-то делает Жак?" — думал он, шагая по квартире. Он так и не успел заняться братом.
Оба врача быстро спустились с лестницы, не обменявшись ни словом. На последней ступеньке Теривье обернулся, протянул руку. Пожав ее, Антуан вдруг спросил:
— Скажи, Теривье… Только откровенно. Каков твой прогноз?.. Теперь все должно пойти быстрее, да?
— Безусловно, быстрее, если уремия усилится.
Антуан ответил энергичным пожатием руки. Он почувствовал прилив терпения, мужества. Раз это вопрос часов… Да и Жак нашелся.