Семья
Шрифт:
— Да, да, было, все это было, — кивнул головой Савада. — Ваш высокочтимый отец всегда носил за пазухой целую кипу книг.
Санкити во все глаза смотрел на человека, который был другом его отца. Старичок, несмотря на годы и болезнь, сохранил осанку настоящего самурая. Санкити был уже в том возрасте, когда человек начинает задумываться о жизни и смерти. Он вспомнил отца, его последние дни. Перед смертью отца постигло безумие.
Хозяин дома, Тацуо, был, что говорится, в самом расцвете сил. Ровно в восемь часов утра он приходил в провизорную, примыкавшую к лавке. Здесь, рядом со столом приказчика и подмастерьев, стоял и его стол. Тацуо работал вместе
Уже третий день гостил Санкити у своей сестры. Его друг Наоки ушел навестить дядю, а Тацуо, окончив дела, отдыхал после обеда в гостиной, которую отделяла от спальни девушек легкая передвижная перегородка.
— О-Сэн, — позвала дочь о-Танэ.
О-Сэн, сидя за столиком в соседней комнате, старательно складывала из бумаги пакетики для лекарств. Услыхав голос матери, она выглянула в гостиную. Ее овальное личико озарилось улыбкой.
— Иди пить чай, о-Сэн. Отдохни от работы.
О-Сэн подбежала к матери и обняла ее. Нежная любовь, неусыпные заботы окружали девушку в родительском доме. Вошел Санкити, сел рядом с сестрой.
— Тацуо, — обратилась о-Танэ к мужу, — посмотри, как сидит Санкити, как он сложил руки: вылитый отец.
— У отца тоже были такие большие, нескладные руки? — пошутил Санкити.
— Отец всегда говорил, — улыбнулась о-Танэ, — что Санкити больше всех нас похож на него. Такой же книжник. Он считал Санкити своим духовным наследником.
— Если бы наш суровый отец был сейчас жив и увидел, какими мы выросли, не миновать бы нам хорошей взбучки! — воскликнул Санкити.
— Ну что ты говоришь, Санкити, — засмеялась о-Танэ. — У тебя такая прекрасная профессия. Ты можешь заниматься своим делом где угодно.
— Да, сейчас многие молодые люди пишут, — сказал Тацуо. Он сидел, скрестив ноги и по привычке поводя коленями. — Изящная словесность, — конечно, занятие интересное и почтенное. Плохо только, что заработка постоянного не дает.
— Не знаешь толком, что это такое: дело или развлечение, — в тон мужу заметила о-Танэ.
Санкити промолчал.
— Наш Сёта любит читать романы, — продолжала о-Танэ. — Я ему не препятствую. Пусть читает. Книги плохому не научат. Да и можно ли заставить молодежь жить, как мы, старики, живем. Но это, братец, совсем не значит, что мы уже никуда не годимся.
— Но и пользы в книгах мало, — заметил Тацуо.
О-Танэ взглянула на мужа и невесело улыбнулась.
— О-Сэн, позови брата, скажи, что чай подан, — сказала она дочери. О-Сэн пошла за Сёта в соседнюю комнату.
Санкити был всего тремя годами старше племянника. Но ростом тот уже перегнал дядю. Когда их видели вместе, то принимали за братьев.
Сёта вошел в гостиную. Тацуо, начавший что-то говорить, замолчал и
Дух, взиравший со стены на семейство, не вызывал у Сёта никаких эмоций. Молча выпив чай, он порывисто поднялся с места и поспешно покинул гостиную, где царили полумрак и унылое, неистребимое однообразие, от которого в сердце вселялась тоска и стремление вырваться на волю. Тацуо вздохнул.
— Санкити, я все собираюсь спросить тебя об одной вещи, — начал он неуверенным тоном. — Я видел у тебя серебряные часы. Откуда они?
— Вот эти? — Санкити вытащил из-за пояса часы и положил их на стол. — Это старинные часы. Посмотрите, что выгравировано на внутренней крышке.
— Видишь ли, — преодолевая неловкость, продолжал Тацуо, — когда Сёта уезжал в Токио учиться, я подарил ему золотые часы, чтобы его, упаси бог, не приняли там за голодранца. Летом он вернулся с другими часами, серебряными. Я спрашиваю: а где твои часы? Поменялся, говорит, на время с приятелем. А теперь эти самые часы я вижу у тебя за поясом.
— Это часы Содзо, — рассмеялся Санкити. — Он дал мне их поносить. Я думаю, что Сёта одолжил их у него на лето, а потом вернул.
Тацуо и о-Танэ переглянулись.
— Мне и тогда все это показалось довольно странным, — проговорил Тацуо.
— Наш Сёта, видно, научился говорить неправду, — глубоко вздохнула о-Танэ. — Вот от Санкити я никогда не слыхала ни одного слова лжи.
Но правдолюбец Санкити не видел ничего дурного в том, что золотые часы сперва превратились в серебряные, а потом и вовсе исчезли. Вполне естественная вещь в жизни молодого человека. Тацуо же был на этот счет иного мнения.
— Что с ним будет дальше? — с тревогой проговорила о-Танэ, раскуривая длинную трубку. — Мечется он. Себя никак не найдет. Не понимаю я собственного сына.
— Ты напрасно за него волнуешься, — заметил Санкити, дымя папиросой. — Яс ним много разговаривал, и у меня сложилось о нем хорошее впечатление. Правда, его суждения бывают иногда слишком смелыми. Ну, да от этого человек только интереснее.
— Это, конечно, верно, — согласился Тацуо.
— Что будет, если он не переменится? Ты ведь знаешь, Санкити, дому Хасимото нужен наследник, — сказала о-Танэ. — Отец так беспокоится. Все остальное у нас в порядке. Торговля, слава богу, идет хорошо. Лекарств продаем гораздо больше, чем раньше. Если так пойдет дальше, дом Хасимото будет богатеть и процветать. Одно нас с отцом тревожит — Сёта. — И, понизив голос, она прибавила: — Говорят, у него появилась девушка.
— Это естественно, — оправдывая племянника, возразил Санкити.
— Ты не дослушал до конца, а уже защищаешь его, — рассердилась о-Танэ. — Молодые не всегда бывают правы.
— А эта девушка здешняя? — спросил Санкити.
— Здешняя, — ответила о-Танэ. — Это-то и плохо.
О-Сэн скучала. Она то вставала из-за стола, то опять садилась, прислушиваясь к беседе родителей с дядей. Молча улыбалась.
— Ты понимаешь, о-Сэн, о чем мы говорим? — участливо спросила о-Танэ.
— Понимаю.