Сэндвич с пеплом и фазаном

Брэдли Алан

– Ты и понятия не имеешь, – ответила Эльвина. – Большинство людей не ценят нашу работу. Проблемы с желудком – всегда проблемы кухарки. Всегда кто-то показывает на тебя пальцем. Так что, полагаю, оно и к лучшему, что она утонула. Знаю, это звучит ужасно, но…

Эльвина издала нервный смешок. Настало время ступить на более твердую почву.

– Я знаю, что вы имеете в виду, говоря, что она была опытной актрисой, – продолжила я. – Она выдавала награды в ночь перед тем, как почувствовать себя плохо, верно? На балу изящных искусств.

– Ко

мне это отношения не имеет! – ответила Эльвина. – Испорченный лобстер на балу. Так сказал доктор Рейнсмит. Я ее больше не видела, так что ничего не знаю.

– Больше не видели? – я набросилась на ее слова, словно гончая на кость.

– Нет. Доктор Рейнсмит привез ее домой и попросил прислать порцию диетического супа из лечебницы.

– Она его съела? – поинтересовалась я.

– Должно быть. Утром принесли пустые тарелки, когда она уехала в круиз на следующий день.

Мои нервы пульсировали, как натянутые струны арфы.

– Доктор Рейнсмит, наверное, был совершенно убит, – сказала я. – Хотя мисс Фолторн и говорит, что вторая миссис Рейнсмит стала для него великим утешением.

– Полагаю, да, – отозвалась Эльвина, не глядя на меня. – Полагаю, да.

Повисло долгое молчание, и мы все погрузились в свои собственные мысли, баюкая чашки в руках.

Первый раз за много недель я почувствовала себя как дома. Я могла бы провести в этой уютной кухне целую вечность. Мне хотелось поцеловать стол и обнять стулья, но я ничего такого, естественно, не сделала. Вместо этого лишь вознесла благодарственную молитву ромашковым астрам и Святому Михаилу, который привел меня сюда.

– Давай я подвезу тебя домой? – предложил Мертон. – Полагаю, тебе нужно вернуться, а путь отсюда неблизкий.

Как я могла ему сказать, что я уже дома и что любая поездка увезет меня только дальше от него? Что, уезжая, я в некотором роде стану меньше?

– Благодарю вас, мистер Мертон, – ответила я. – Очень любезно с вашей стороны.

Мимо нас проносились уличные фонари, когда мы ехали по авеню Данфорт.

– Могу я задать вам вопрос? – поинтересовалась я.

– Конечно, мисс, – сказал Мертон.

– Во что была одета Франческа Рейнсмит в тот вечер, когда проходил бал изящных искусств?

Мертон улыбнулся, а потом громко рассмеялся.

– В костюм Золушки, – ответил он. – Потрепанное хлопчатобумажное платье, передник, волосы подвязаны лентой, черные ботинки на шнуровке и красные носки, торчащие над ними. Она так гордилась своим костюмом. Ей помогла его сделать одна из девочек. Она и сама была как девочка, наша мисс Франческа. Мы так скучаем по ней.

– Мои соболезнования, – сказала я. – Как жаль, что я не имела возможности с ней познакомиться.

Некоторое время мы ехали в молчании.

– Как она тебе? – спросил Мертон. – Женская академия мисс Бодикот?

– Откровенно говоря, мистер Мертон, – сказала я, – только между нами: совершеннейшее дерьмо.

И

судя по выражению его лица, он прекрасно меня понял.

Мисс Фолторн была, как я и ожидала, багровой от ярости. Багровым обычно бывает цвет лица у удавленника, но она недалеко от него ушла. Цвет ее лица был ужасен.

– Где ты была? – вопросила она дрожащим голосом.

– Вышла прогуляться, – ответила я, что, в общем-то, формально было правдой.

– Вся академия стоит на ушах, разыскивая тебя, понимаешь?

Конечно, нет. Откуда бы мне это знать, если я только что появилась в дверях.

– Мы думали, тебя похитили. Мы…

Внезапно она утратила дар речи.

Почему у них возникла такая мысль? Они знают что-то такое, чего не знаю я?

– Я оставила записку у вас на столе, – сказала я и поняла, что мисс Фолторн на грани слез и что сейчас не время для детских игр. И добавила: – Извините.

Разумеется, мне хотелось поделиться с ней своим беспокойством насчет Коллингсвуд и рассказать о визите в лечебницу, разговоре с Мертоном и Эльвиной.

Но я не стала. Время пока что неподходящее. Мне надо больше фактов и больше времени, чтобы собрать их воедино.

– Я пойду к себе в комнату, – сказала я, избавляя ее от необходимости говорить что-то еще.

Я лежала на кровати, размышляя о: а) своем дурном поступке и б) том, что весь день у меня не было и крошки во рту. Слава богу, у меня была коробка печенья, которую я купила в лавке на Данфорте. Я одолжила денег у Фабиан под двадцать пять процентов и обещание вернуть их, как только я получу первый перевод из дома, хотя мои надежды на это начали таять.

Но письмо Доггера было единственной весточкой из дома, с тех пор как меня заключили в эту тюрьму.

Дорогой Доггер.

Я яростно вонзила зубы в крекер, пытаясь вызвать его образ в своем воображении. Попыталась представить, как мы вдвоем наклоняемся над булькающей мензуркой в лаборатории и с умным видом киваем друг другу, когда жидкость меняет цвет, но бесполезно.

Магия не работает, когда тебе грустно.

Я осознала, что откладываю визит в лабораторию по этой самой причине, и была шокирована. Надо немедленно решить вопрос.

К дверям лаборатории кто-то приколол написанную от руки записку: «Все уроки химии отменяются до дальнейшего уведомления».

Под этими словами кто-то приписал: «Спасибо святому Иуде за ответ на наши молитвы», а еще кто-то добавил красной ручкой: «К черту химию».

Я огляделась по сторонам, чтобы убедиться, что никого нет, и нырнула в класс.

Зеленые ставни были закрыты, на улице уже стемнело, и комната погрузилась почти в полный мрак, что подходило мне как нельзя лучше. Никто не увидит меня ни через окошко в двери, ни с улицы.