Сэндвич с пеплом и фазаном
Шрифт:
Рейнсмиты жили в елизаветинском доме размером с поле для игры в крикет. Позади сада в конце забранной решеткой подъездной дорожки располагалось длинное низкое здание из желтого кирпича чрезвычайно серьезного вида. По всей видимости, когда-то это был каретный сарай, но сейчас – сплошь створчатые окна, фронтоны и вьющийся виноград.
Электрические лампочки, горевшие в доме посреди бела дня, и качающаяся георгианская табличка с надписью «Mon Repos» [27] причудливыми черно-золотыми буквами дали мне понять, что это
27
Мой приют (фр.).
Где-то за этим стеклом и плющом держали в плену Коллингсвуд.
Или нет?
Есть только один способ узнать.
Прямо напротив, через дорогу, располагался соседский особняк, задуманный как копия коттеджа Энн Хэтэуэй [28] : соломенная крыша и то, что, без сомнения, было английским садиком – буйство красок, указывающих на то, что владелец явно пытался посадить все цветы, где-либо упомянутые у Шекспира. Поскольку сейчас была уже глубокая осень, сад был не в лучшей форме, но я заметила кучку ромашковых астр и хризантемы. Надо признаться, я обратила внимание на астры, потому что они были изображены на платье одной из жертв Джека Потрошителя.
28
Энн Хэтэуэй (1556–1623) – жена Шекспира, поэтесса, драматург и актриса. Имеется в виду дом, в котором она жила в детстве. Сейчас там находится музей.
Вернувшись к лечебнице, я сочиняла разнообразные истории. Но мне они не пригодились: передо мной лежал бесконечный коридор закрытых дверей, вытянувшийся вдаль. За столом никого не было.
Неужели все лечебницы в мире похожи одна на другую? Я вспомнила «Рукс-Энд» с пузырящимся линолеумом, где доктор Киссинг курил сигареты, сидя в древнем шезлонге. В «Рукс-Энде» тоже были бесконечные коридоры и никого на входе, что всегда меня удивляло. Все равно как прибыть к Жемчужным вратам и обнаружить табличку: «Ушел на обед».
Сжимая в руке букет и изобразив печальное смирение на лице, я тихо шла по коридору с таким видом, будто знаю, куда идти. Фамилии пациентов были написаны на каждой двери на сменных табличках – полагаю, на случай смерти. Так что довольно просто было составить список пациентов.
Здесь пахло ночными горшками и игральными картами, и я, еще не дойдя до середины коридора, твердо решила, что ни за что не стану долго умирать. У меня будет все сразу: никаких полумер, никакого топтания на пороге смерти.
Металлический стук заставил меня обернуться.
Женщина в униформе уборщицы выходила спиной из комнаты и катила перед собой тележку. Она удивилась не меньше меня, а потом улыбнулась.
– Господи! Ты меня напугала!
– Вы меня тоже, – сказала я, утирая лоб рукой и сбрасывая воображаемые капли пота.
Мы обе засмеялись.
– Чем могу помочь? – спросила она. – Ищешь кого-то?
– Нет. Я из девочек-скаутов. Отряд номер тридцать три, патруль «Алый первоцвет».
Я попыталась изобразить выражение безысходной решительности вкупе с вялым энтузиазмом. Непростая задача.
– Нормативы, да? – спросила она. – Похоже, в наши дни кругом нормативы. На одну смену приходится так много ярдов пола.
Она сунула швабру в механическую отжималку и сильно дернула рычаг.
– Мой папа говаривал: «Жизнь – это перечетная дощечка, где колышек никогда не остается на месте».
Я одарила ее легкой заговорщицкой улыбкой – чтобы не дискредитировать девочек-скаутов и одновременно дать понять, что я тоже не вчера родилась.
– Ладно, удачи, – наконец сказала она, и я в ответ щелкнула каблуками и изобразила салют.
В конце коридора на последней двери слева кнопкой была приколота отвратительного вида желтая карточка: «Карантин. Не входить».
Я нашла Коллингсвуд.
Но место под табличку пустовало: имени пациента не было.
Я толкнула дверь.
Палата была такой же пустой, как лазарет в мисс Бодикот.
Коллингсвуд снова исчезла.
Я предусмотрительно проверила туалет.
Тоже пусто. Где она? Что они с ней сделали?
Я думала, что же делать дальше, когда услышала голоса в коридоре, приближающиеся с каждой секундой. В качестве меры предосторожности я нырнула в туалет и прикрыла за собой дверь, оставив узкую щель.
В палату вошли два человека: санитарки, предположила я, судя по их словам.
– Думаю, надо сжечь постельное белье, – сказала одна. – И матрас.
Я в ужасе сжалась. Что случилось с Коллингсвуд?
– Не стоит, – отозвалась вторая. – Мы это больше не делаем. Дезинфекция обходится дешевле. Экономия превыше всего. Матрасы стоят денег. Простыни и полотенца тоже. Лучше проверь ванную. Я уже попросила Джильду вымыть ее. Бог знает, что…
Я подтянула дверь, плотно закрывая ее, и уселась на стульчак.
Как раз вовремя. Дверь распахнулась, и появилась средних лет женщина в белом, ее лицо застыло, челюсть отвисла.
Она захлопнула дверь.
– Там девочка, – услышала я.
– Кто?
– Понятия не имею. Совершенно незнакомая.
Они тихо забормотали, обсуждая, что делать дальше.
Потом в дверь туалета постучали.
– Кто там? – спросила я, пытаясь изобразить ярость в голосе.
– Обслуживающий персонал, – раздался приглушенный ответ.
Я подождала подобающее время – на самом деле двадцать пять секунд, потом слила воду и вышла, задрав нос с видом оскорбленной королевы – божьей помазанницы.
– Отвратительно, – сказала я, указывая назад. – Вам следовало бы стыдиться.
И я гордо покинула палату и само здание, ни разу не оглянувшись.
Еще один триумфальный выход Флавии де Люс.
Глава 27
Победа над кем-то приносит несколько секунд удовольствия, но не дает подлинного удовлетворения, осознала я, внезапно опечалившись и стоя на мощеной дорожке, соединявшей особняк Рейнсмитов и лечебницу и продолжая сжимать в руке дурацкий букет.