Серая Башня

Элгрин Сергей

Впрочем, они могут этого не делать и выживать своими силами — на планете масса свободной земли, ничейных территорий и ресурсов. Никто никого ни к чему не принуждает — у нас царит свобода и нет правительства, уважается право собственности и право на себя. Однако, немалые ресурсы и территории принадлежат тридцати двум Старым Домам. Чем старше Дом в иерархии — тем большими ресурсами и территорией он владеет. Говорят, наш строй называется «анархо-феодализм».

Итак, мой кафф выглядел в виде ящера ларак’ха, пытающегося свернуться клубком и укусить себя за хвост. Я взял его со стола и надел на ухо. Затем я скинул с себя почти всю одежду кроме нижнего белья и подошёл к большому зеркалу и взглянул на

себя.

Вот он я — Даланадриэль — oid’hre («старший сын, наследник») Дома D’hala-Rin-el', мне восемнадцать, я молод, здоров. Волосы мои длинны и серебристо-белы, тянутся-тянутся до самого пояса, кожа моя — серая. Нет ни жиринки на теле моём, ни волоска. Кроме тонких белых бровей и длинных волос на голове — никакая иная густая растительность не произрастает на телах d’haenelle. На моей коже красуются t’ha-eliya kr’heaye («светящиеся татуировки») в виде t’halillwrr («созвездий»).

Глаза мои — миндалевидны и лунически желты. Вокруг глаз — тёмная естественная пигментация, похожая на косметику — такая пигментация имеется у всех d’haenelle независимо от пола. Уши — остроконечны и вытянуты вверх, и на левом красуется кафф. Я сам весь вытянут и высок — как все d’haenelle, тело моё стройное и утончённое, руки и ноги длинны, длинны и пальцы, плавны и изящны мои движения. Осанка ровная, и весь облик наполняет изысканность и благородство. Вот он я — Даланадриэль — oid’hre Дома D’hala-Rin-el'.

Я вернулся к столу. Там лежал большой кусок чёрной ткани, которая была at’harrakht inneal' (пластичной нано-машиной, машиной, меняющей свою форму). Я набросил ткань на плечо и мысленно приказал ей принять нужную форму. Кафф передал приказ, и ткань тут же обвила меня и превратилась в эластичный комбинезон-термокостюм, охвативший всё тело и даже ступни — открыты остались лишь голова и ладони.

Я подошёл к стойке у стены, где покоился каркас, похожий на незаконченный скелет гуманоидной формы. Я встал к нему спиной и отдал мысленный приказ. Каркас обхватил мою спину, талию, конечности, и начал изменяться. На нём выросли могучие пластины-доспехи, и в считанные секунды я оказался облачён в бронедоспех-экзоскелет.

Я взглянул на себя в зеркало. Пластинчатый бронедоспех был чернильно-чёрным, он глянцево отливал на свету.

Доспехи были приталенные, хотя грудь и плечи раздуты и увеличены. Ниже талии спускалась латная юбка из двух бедренных щитков, под ними находились доспехи для ног — набедренные, поножи, и специальная обувь.

Наплечники были большими, имели дельтовидную форму, и углы их были загнуты вовне и заострены — не повезёт тому, кто напорется на них во время боя. У правого наплечника были два острых загнутых угла, один над другим, как черепица. На левом же наплечнике, когда я надевал костюм для светских встреч, появлялись два огромных длинных шипа, тоже изогнутых и внушающих опасность. Сейчас их не было, так как в реальном бою они здорово мешали: когда ты пытаешься поднять левую руку — они упираются в голову (хорошо, что в этот момент на тебе шлем).

Доспехи на предплечьях тоже имели шипы — по три на каждом, а также каждый локоть увенчивался острым, загнутым шипом. Ладони пока были обнажены, но это ненадолго.

Я отдал мысленный приказ, и костюм сам надел шлем мне на голову — тот состоял из пластин, которые выдвинулись из верхней части костюма, обвили мою голову и сложились шлемом. На затылке имелось отверстие, через которое наружу пропускались волосы, собранные в длинный хвост. Шлем был одного цвета с костюмом, все доспехи составляли единый комплект. Глаза шлема светились зелёным, а сам он напоминал голову daol' («насекомого»). В этом стиле был выдержан весь бронекостюм.

Я взял со стола перчатки и надел их. Это были необычные перчатки — их подарил отец, когда мне было десять, и эти перчатки — на самом деле пластичная машина из нано-материала, at’harrakht inneal', их изначальная форма — меч и ножны.

Перчатки,

под действием мысленных приказов, передаваемых каффом, могли принимать разные формы — из тех, отсканированные шаблоны которых содержались в их памяти. Разумеется, пластичные машины не могут брать из ниоткуда дополнительный материал — поэтому они обычно превращаются в предметы примерно одной и той же массы или размера. Иногда дополнительную материю пластичная нано-машина может набрать, если умные атомы будут захватывать атомы из окружающего пространства и связывать в нужные молекулы — но слишком много атомов захватить не удастся, ведь их нужно держать под контролем в молекулах, составленных умными атомами. Поэтому нано-машина может не слишком сильно увеличить массу и размер, используя атомы окружающего пространства. Можно превратить перчатку в меч, но нельзя превратить перчатку в дом.

Мои перчатки могли становиться мечом и ножнами, копьём (при этом перчатки сливались в единое целое) или шестом, мечом и saig’h-dearr («пистолетом»), мечом и щитом, щитами, щитками, кастетами, ножами, железными дубинками и ещё многим другим.

Меч мог превращаться в металлический хлыст, состоящий из шипастых звеньев, который тут же мгновенно мог вновь стать мечом, а ещё он мог превращаться в меч-пилу с зубцами, и они двигались вдоль лезвия, как у цепной пилы. Всё контролировалось моими мысленными приказами, передаваемыми через кафф. Меч обладал атомарной заточкой, так что без труда резал прочные материалы, включая металлические доспехи.

У меча было имя — T’ha-eliya T’haart («Звёздный меч») — потому что он имел прекрасную гравировку на лезвии в виде светящихся созвездий. В изначальной форме цвет лезвия был тёмный, как ночное небо, и в нём виднелись плавающие, движущиеся, тёмно-фиолетовые и розоватые туманности, на фоне которых мерцали и двигались, плавали созвездия. На лезвии вспыхивало имя меча, написанное луническими буквами — T’ha-eliya T’haart. Ножны были украшены золотистыми декоративными узорами.

Когда пластичная машина была в форме перчаток — на внутренней стороне появлялось изображение крон-лунического алфавита (T’hekarr Angealag’h Gvwelt) — blyqinne («буквы») в виде полумесяцев, в различных сочетаниях переплетающихся друг с другом и с древесными ветвями. Эти полумесяцы — символы нашего алфавита — и означают они три луны, которые обращаются вокруг нашей планеты — Aelon, D’hu, Itatem («Один», «Два», «Три»).

Закончив облачение в доспехи, я покинул dravularr и снова оказался в коридоре с высокими сводами. Я прошёл некоторое расстояние мимо длинных колонн и обнажённых статуй, свернул в переход и попал в просторный зал. Это зал Гвелтэйнэ.

На возвышении стоял большой трон главы дома, имевший такую форму, будто был сделан из ветвей, листьев и стеблей. Всюду в зале — высокие колонны, потолок украшен узорами и лепниной. Позади трона находилась стена, которая и дала название залу — стена Гвелтэйнэ, «Алфавитная стена». На ней изображались луны-полумесяцы — буквы крон-лунического алфавита.

Я миновал зал, и вскоре покинул здание и вышел на наружный двор. Меня ждали.

Во дворе находились наши b’fiire («охотники»), и с ними был мой отец — Дан-Таерин-эль, vad’hael' («глава») нашего Дома.

Как у всех д’хаэнэлле, кожа у отца — серая, глаза — миндалевидные, лунически жёлтые, волосы — белые и длинные, белые тонкие брови и вытянутое лицо. На ухе отца — кафф в виде ларак’ха, сворачивающегося клубком — как у всех членов нашей семьи.

У отца — как у многих вад’хаэллей — был сдержанный строгий стиль в одежде. В домашней обстановке он носил чёрные одеяния с золотым узором в виде лун и декоративных завитушек, у костюмов острые плечи, длинные полы. По праздничным дням отец украшал лицо светящимися временными татуировками в виде лун и абстрактных узоров, мать тоже так делала. Отцу больше ста лет, но возраст выдают лишь хмурые морщины на лбу. Мать чуть моложе.