Сердце бури
Шрифт:
— Помилосердствуйте, Ниен, — прогремел рядом с ним голос Статуры. — Лично я не собираюсь тратить свои последние часы на простое пиво. В моем сейфе сохранилось несколько бутылок редчайшей набуанской грушевой настойки. Я держал их для особого случая — и сейчас как раз такой случай. Не скрою, я хотел бы открыть их при более радостных обстоятельствах, однако другой случай нам с вами вряд ли представится…
— И то правда, — согласился Иматт, — давайте простимся друг с другом, как офицеры, а не пьяницы с нижних уровней. — И, грохнув кулаком по ближайшей поверхности, он с веселым рычанием провозгласил: — Благородным господам — благородную
Последовали одобрительные выкрики.
Статура и Иматт направились в кабинет адмирала, чтобы принести бутылки. Остальные тем временем расселись за столом для совещаний, образовав небольшой полукруг. Их было слишком мало, чтобы занять все места, большая часть стульев все равно осталась пустовать.
Глядя вокруг, собравшиеся невольно вспоминали: тут обычно сидел Акбар, а там Тэм Уэксли, а там По Дэмерон, а там сама Лея Органа…
Наконец адмирал с майором возвратились.
Бутылки откупорили, и кругом разлился невероятный аромат, разок почуяв который (как искрометно подметил Купресс) можно умереть, ничего не страшась. Настойка имела легкий желтоватый оттенок. Когда ее начали разливать по бокалам, стало слышно легкое шипение.
Статура взял на себя обязанность первым выбрать, за что пить. Медленно, степенно оглядев товарищей, он произнес:
— Господа, постараюсь быть немногословным. Роковой час близок. Каждый из нас всю жизнь сражался за то, во что верил. Сперва нашим противником была Галактическая Империя, затем Первый Орден. Мы надеялись, что сумеем увидеть своими глазами окончание войны. Но увы, теперь очевидно, что если этой войне вообще суждено когда-нибудь завершиться, то уже без нашего участия. Нам не в чем себя упрекнуть. Мы приложили все силы, чтобы достичь цели. Мы свято верили в торжество свободы и справедливости, в равноправие для всех рас, в счастливое будущее галактики — и мы приложили все мыслимые усилия, чтобы это будущее наступило. Порой мы ошибались, терпели поражения — но никогда не сдавались. И теперь мы уходим несломленными, мы готовы встретить смерть с гордо поднятыми головами. Возблагодарим же судьбу за славные деньки, которые прожили когда-то! Может быть, такова она и есть, наша победа… В преддверии смерти я хочу сказать всем вам, своим верным друзьям: для меня честь умереть рядом с вами.
Вся компания несколько раз прокричала «Ура!» Веселье прогнало, по крайней мере, видимые следы страха. Теперь казалось, будто офицеры Сопротивления радовались приближению смерти, словно какому-то празднику.
Выпив, они тут же принялись на все лады нахваливать настойку. Еще один член командования Вобер Данд, сказал, усмехнувшись:
— Что ни говори, набуанцы знают толк в хорошей выпивке. Хотя бы ради этого стоило их спасать ценой наших собственных жизней.
На это никто ничего не ответил.
Проходило время, и запасы настойки таяли. Офицеры весело и беззаботно болтали, шутили, хохотали. Хмель приятно шумел в их головах, притупляя боязнь. Они усердно чесали языками, стараясь не задумываться о будущем — о той самой ужасающей бездне, которая вот-вот поглотит их всех. Они вспоминали минувшие дни, рассказывали друг другу истории о своей молодости, о приключениях во времена Гражданской войны.
Ниен Нумб припомнил, как в свое время он летал с самими генералом Соло и генералом Калриссианом. В ответ Купресс — кажется, это был он — назвал имя Люка Скайуокера, сказав, что «этот сукин сын мог сделать, кого угодно. Даже Веджа Антиллеса». Еще кто-то
Никто из этой кучки обреченных так и не успел узнать о недавней гибели последнего джедая — того, кто ушел за грань и унес надежду с собой.
К тому моменту, когда за дверью наконец раздалась дробь резких солдатских шагов, члены Сопротивления успели выпить за Явин, за Эндор, за Джакку, а также во здравие галактического сената и «матушки-Республики, без которой, конечно, всем будет ужасно скучно»…
Судя по отзвукам с той стороны двери, к ним приближался целый отряд.
Офицеры Сопротивления вновь наполнили бокалы, попытавшись распределить остатки настойки таким образом, чтобы у всех было налито поровну.
— Последний тост, — провозгласил Статура.
Все подняли бокалы.
— За генерала Органу! За ту женщину, которая даже в самые трагические моменты своей жизни оставалась для нас путеводной звездой, дарующей надежду!
— За генерала! — хором отозвались остальные и выпили в последний раз.
Каждый осушил свой бокал до дна, посчитав это делом чести. Священный образ единственно истинной главы Сопротивления пронесся у них перед глазами, на миг сделав холод страшного ожидания не столь мучительным.
Затем члены Сопротивления вскочили на ноги. Дальше медлить было нельзя, да и ни к чему.
Статура извлек из кармана своей мундира продолговатый предмет, в котором легко можно было узнать пульт управления внешними системами.
— Прощайте, друзья, — почти беззвучно выдохнул адмирал, и его большой палец накрыл кнопку активации.
Прогремел взрыв, уничтоживший штаб-квартиру, повергнувший в небытие все записи, все данные, которые там хранились. И похоронил под обломками здания вместе с телами сопротивленцев отряд первоорденских солдат.
***
«Нет, мамочка, пожалуйста, не умирай! Не надо, пожалуйста!..»
Бену снова шесть лет. И он вновь тот же забавный и ласковый мальчишка, каким мать всегда помнила его — даже когда он пытал и убивал ее друзей; даже когда он убил Хана.
Пухлые детские ручонки теребят ее платье. Лея чувствует эти отчаянные прикосновения и улыбается, не в силах вымолвить ни слова. Ослепленная и оглушенная счастьем, свалившимся на нее так внезапно, когда пожилая женщина уже готова была проститься с жизнью. Все остальное отошло на второй план — все невзгоды и трудности, зрелище полыхающей столицы Республики, и даже само чувство реальности. Единственный луч света показался из-за облаков и во мгновение ока осветил исстрадавшуюся душу, наполнив ее теплом и радостью.
Он здесь. Он снова с ней.
Ее сын, потерянный и вновь обретенный. Преданный ею и все-таки любящий ее.
Она услышала его. И в ту же секунду, превозмогая боль, сказала себе: «Мне нельзя умирать. Не сейчас, когда мой мальчик меня зовет. Я нужна ему — значит, я выкарабкаюсь». Голос его души касается ее сознания, как бы подхватывая и удерживая над бездной с такой поражающей решимостью, так твердо и бережно, что Лея с горечью понимает, она не заслужила этого. Не заслужила его заботы, его прощения. Но какое дитя задумывается о том, стоят ли родители, даже самые никудышные, его чувств? Любовь ребенка к своей матери — это любовь без условий. И никакие обиды не способны погасить ее сияния, кто бы что ни говорил.