Сердце Единорога. Стихотворения и поэмы

Клюев Николай Алексеевич

Руки — погонялки,

Ноги — волчьи пялки.

Как пошла Васиха

Слободе на лихо

Бёрда наживати,

Самобранку ткати.

Дали ей бёрдище

По колу зубище...

На повозной паре

Ехали бояре.

Охобни бобровы,

Сами

чернобровы:

«Помогай те, Боже,

Вытыкать рогожи!»

Баба Василиста

На язык речиста,

Как выжлец у сала,

Мерином заржала.

«Ай да баба-пава,

Гридняя забава...

Быть тебе, Васиха,

В терему ткачихой,

За глумство-отвагу

Трескать солодягу,

За кудель на тыне

Окрестить отныне

Красную Слободку

В Лешеву Находку!»

<1914>

183

Меня матушка будит спозаранья,

Я поздёшенько, девушка, встаю;

Покуль белое личко умываю —

Мне изюмный калачик испечен,

Покуль в цветное платье обряжаюсь,

Мне-ка чарочка меду подана,

Пока медом калачик запиваю, —

На работу подруженьки уйдут...

От крестьянской работки-рукоделья

У подруженек рученьки болят,

Болят спинушки с буйной головою,

Ретивому сердечку тяжело...

Мне ж едина работушка далася —

Шить наводы по алу сукну.

Ах, с сиденья, с девичьего безделья

Сполюблю я удала паренька, —

С распригожим не будет девке тошно

До замужества время коротать, —

До того ли замужества-разлуки,

До проклятого бабьего житья!

Распроклятое бабье жированье,

Расхорошее девичье житье:

Уж я высплюся девушкой досыта,

Нагуляюсь красной дб люби.

1914 или 1915

184—198. Избяные песни

Памяти матери

1

Четыре вдовицы к усопшей пришли...

(Крича, бороздили лазурь журавли,

Сентябрь-скопидом в котловин сундуки

С сынком-листодером ссыпал медяки).

Четыре вдовы в поминальных платках:

Та с гребнем, та с пеплом, с рядниной в руках;

Пришли, положили поклон до земли,

Опосле с ковригою печь обошли,

Чтоб печка-лебедка, бела и тепла,

Как допрежь сытовые хлебы пекла.

Посыпали пеплом на куричий хвост,

Чтоб немочь ушла, как мертвец, на погост,

Хрущатой

рядниной покрыли скамью,

На одр положили родитель мою.

Как ель под пилою, вздохнула изба,

В углу зашепталася теней гурьба.

В хлевушке замукал сохатый телок,

И вздулся, как парус, на грядке платок...

Дохнуло молчанье... Одни журавли,

Как витязь победу, трубили вдали:

«Мы матери душу несем за моря,

Где солнцеву зыбку качает заря,

Где в красном покое дубовы столы

От мис с киселем, словно кипень, белы, —

Там Митрий Солунский, с Миколою Влас

Святых обряжают в камлот и атлас,

Креститель Иван с ендовы расписной

Их поит живой иорданской водой!..»

Зарделось оконце... Закат-золотарь

Шасть в избу незваный: принес-де стихарь —

Умершей обнову за песни в бору,

За думы в рассветки, за сказ ввечеру,

А вынос блюсти я с собой приведу

Сутёмки, зарянку и внучку-звезду,

Скупцу ж листодеру чрез мокреть и гать

Велю золотые ширинки постлать.

<1916>

2

Лежанка ждет кота, пузан-горшок — хозяйку —

Объявятся они, как в солнечную старь,

Мурлыке будет блин, а печку-многознайку

Насытят щаный пар и гречневая гарь.

В окне забрезжит луч — волхвующая сказка,

И вербой расцветет ласкающий уют;

Запечных бесенят хихиканье и пляска,

Как в заморозки ключ, испуганно замрут.

Увы, напрасен сон. Кудахчет тщетно рябка,

Что крошек нет в зобу, что сумрак так уныл —

Хозяйка в небесах, с мурлыки сшита шапка,

Чтоб дедовских седин буран не леденил.

Лишь в предрассветный час лесной снотворной влагой

На избяную тварь нисходит угомон,

Как будто нет Судьбы, и про блины с котягой,

Блюдя печной дозор, шушукает заслон.

<1914>

3

Осиротела печь, заплаканный горшок

С таганом шепчутся, что умерла хозяйка,

А за окном чета доверчивых сорок