Сердце Единорога. Стихотворения и поэмы
Шрифт:
«К весне пошло, на речке глыбко,
Буренка чует водополь...»
Изба дремлива, словно зыбка,
Где смолкли горести и боль.
Лишь в поставце, как скряга злато,
Теленье числя и удой,
Подойник с кринкою щербатой
Тревожат сумрак избяной.
<1915>
В селе Красный Волок пригожий
Лебедушки девки, а парни, как мед,
В моленных рубахах, в беленых портах,
С малиновой речью на крепких губах;
Старухи в долгушках, а деды — стога,
Их россказни внукам милей пирога:
Вспушатся усищи, и киноварь слов
Выводит узоры пестрей теремов.
Моленна в селе — семискатный навес:
До горнего неба семь нижних небес,
Ступенчаты крыльца, что час, то ступень,
Всех двадцать четыре — заутренний день.
Рундук запорожный — пречудный Фавор,
Где плоть убелится, как пена озер.
Бревенчатый короб — утроба кита,
Где спасся Иона двуперстьем креста.
Озерная схима и куколь лесов
Хоронят село от людских голосов.
По Пятничным зорям на хартии вод
Всевышние притчи читает народ:
«Сладчайшего Гостя готовьтесь принять!
Грядет Он в нощи, яко скимен и тать;
Будь парнем женатый, а парень, как дед...»
Полощется в озере маковый свет,
В пеганые глуби уходит столбом
До сердца земного, где праотцов дом.
Там, в саванах бледных, соборы отцов
Ждут радужных чаек с родных берегов:
Летят они с вестью, судьбы бирючи,
Что попрана Бездна и Ада ключи.
<1916>
13
Коврига свежа и духмяна,
Как росная пожня в лесу,
Пушист у кормилицы мякиш
И бел, как берёсто, испод.
Она — избяное светило,
Лучистее детских кудрей,
В чулан загляни ненароком —
В лицо тебе солнцем пахнёт.
И в час, когда сумерки вяжут,
Как бабка, косматый чулок,
И хочется маленькой Маше
Сытового хлебца поесть —
В
Коврига лежит на столе,
Ножу лепеча: «Я готова
Себя на закланье принесть».
Кусок у малютки в подоле —
В затоне рыбачий карбас:
Поломана мачта, пучиной
Изгрызены днище и руль, —
Но светлая радость спасенья,
Прибрежная тишь после бурь
Зареют в ребяческих глазках,
Как вёдреный синий июль.
</9/5>
14
Вешние капели, солнопёк и хмара,
На соловом плёсе первая гагара.
Дух хвои, берёсты, проглянувший щебень,
Темью сонь-липуша, россказни да гребень.
Тихий, мерный ужин, для ночлега лавка,
За окошком месяц — Божья камилавка.
Сон сладимей сбитня, петухи спросонок,
В зыбке снегиренком пискнувший ребенок,
Над избой сутёмки — дедовская шапка,
И в уголку божничном с лестовкою бабка,
От печного дыма ладан пущ сладимый,
Молвь отшельниц-елей: «Иже херувимы...»
Вновь капелей бусы, солнопёка складень,
Дум — гагар пролетных не исчислить за день.
Пни — лесные деды, в дуплах гуд осиный,
И от лыж пролужья на тропе лосиной.
<1914>
15
Ворон грает к теплу, а сорока — к гостям,
Ель на полдень шумит — к звероловным вестям.
Если полоз скрипит, конь ушами прядет —
Будет в торге урон и в кисе недочет.
Если прыскает кот и зачешется нос —
У зазнобы рукав полиняет от слез.
А над рябью озер прокричит дребезда —
Полонит рыбака душегубка-вода.
Дятел угол долбит — загорится изба,
Доведет до разбоя детину гульба.
Если девичий лапоть ветшает с пяты,—
Не доесть и блина, как наедут сваты.
При запалке ружья в уши кинется шум —
Не выглаживай лыж, будешь лешему кум.
Семь примет к мертвецу, но про них не теперь, —
У лесного жилья зааминена дверь,
Под порогом зарыт «Богородицын Сон», —
От беды-худобы нас помилует он.