Сердце и Думка
Шрифт:
— Стало быть, он раздумал? Странно! искать руки девушки, объявить о желании своем отцу и матери и вдруг раздумать! Это доказывает, что он бесчестный человек! что у него нет в голове царя! Ему не навязывался никто на шею!
— И конечно, и конечно, — возразила Анна Тихоновна, — женихов и без него вдоволь найдется для Зои Романовны. Я вам откровенно могу сказать, что от меня не отстают: Городничий, Судья наш и Маиор — сватай да сватай! Не всех же сватать!
— Мне кажется, Маиор прекрасный человек? Такой смирной и большой хозяин должен быть.
— Очень
— Мне Маиор очень нравится, я бы и не задумалась отдать за него Зою… А Полковник, признаюсь, мне не по душе: он что-то смотрит не по-человечьи.
— Я намекну Маиору об этом, — сказала Анна Тихоновна, — авось дело и пойдет на лад.
— Благословляю вас! — отвечала Наталья Ильинишна. — Откровенно сказать, мне не хочется, чтоб Зоя засиделась в девках: я повезла бы ее в столицу, да вы, думаю, сами слыхали, что там за женихи…
— Мотыги, продувные! Конечно, уж если выдавать, так в своем городе, — сказала Анна Тихоновна, сбираясь домой.
— Анна Тихоновна, я вам, моя милая, все сбираюсь прислать своих припасов деревенских; похвалюсь вам хозяйством…
— К чему ж это, Наталья Ильинишна.
— И, матушка, бог велел делиться с добрыми людьми. Заключив прощанье благодарностию за обещаемую присылку хозяйственных припасов, Анна Тихоновна отправилась; а Наталья Ильинишна пошла распоряжаться в чулан — уделять доброму человеку, Анне Тихоновне, от излишества своего, мучки, крупки, зеленого горошку, выписных вологодских груздиков и рыжичков.
Вслед за Анной Тихоновной явился и посланный с возом, наполненным кульками, мешками и кадушками. Приняв все сполна, Анна Тихоновна немедленно же послала за Маиором. Он явился.
— Ну, я уж приступила к делу, — сказала она ему.
— Что такое, Анна Тихоновна?
— Как что? завтра прошу пожаловать к Роману Матвеевичу; я также приеду и — будем говорить, о чем следует.
— Нет уж, Анна Тихоновна, извините…
— В чем извинить?..
— Не могу…
— Это что значит?.. или вы подшутить хотели надо мной!..
— Ах, нет, как можно шутить.
— Вы меня просто в дуру поставили! По вашей же просьбе сватаю вас, получаю согласие; а вы на попятный двор!.. Это, государь мой, не водится!.. Вы теперь уж не можете отказываться!..
— Анна Тихоновна… обстоятельства такого рода… Я бы рад… да… если вам известно…
— Что такое?
— Я имею верное сведение, что Полковник намерен жениться на Зое Романовне.
— Это кто сказал вам?
— Я это наверно знаю.
— Это совершенно ложь! Помилуйте, я сегодня была у Натальи Ильинишны; неужели она бы стала сватать дочь свою за двух в одно время?
— Этого уже я не знаю; знаю только, что Полковник имеет намерение и едет по этому случаю в отпуск.
— Да пусть он имеет намерение; а за вас отдадут Зою Романовну.
— Нет-с, право, не могу!
— Нуууу! — произнесла
— Извините, Анна Тихоновна…
— Прощайте! — сказала она сухо.
И Маиор неловким шагом отретировался из комнаты.
— Ай да Маиор! нуууу! — проговорила Анна Тихоновна вслед за ним.
На третий день после этих неприятных событий для расчетов Анны Тихоновны полк получил повеление выступить в поход в 24 часа. Город как будто обмелел внезапно.
Жители необыкновенно как привыкают к военным гостям. После выхода их в маленьком городке наступает какая-то мертвая тишина, опустение; на улицах никто не пошумит; никто, кроме петуха, не повестит зари; не слышно ни раз! ни два! ни музыки, ни барабана; экзерцирхауз стал простым сараем; на солнце не видать набеленных портупей; вооружение стен тесаками и лямками исчезло; фанты и пляски кончились; красные девушки не сидят уже под косящетым окошечком… Все не то, что было!
— И к счастью! — сказала Наталья Ильинишна Анне Тихоновне, — тут бы сосватали, а тут и поход; жди да поджидай, покуда воротится с войны; а может быть, и убьют, чего доброго!
Настал черед, настала честь Судье.
Наталья Ильинишна за ним ухаживает, Анна Тихоновна его умасливает. Дело вперед не идет, а катится: остается только, как выражаются русские сваты и свахи, уломать Зою Романовну.
— Зоя, мой друг, — говорит ей опять Наталья Ильинишна, — ты знаешь, как я тебя люблю; тебе известно, как я желаю, чтоб ты была счастлива…
При этих словах Наталья Ильинишна целует ее в чело и продолжает с слезами:
— Мне одно желание остается, чтоб бог привел полелеять на своих руках внучков… С этой радостью я бы и в гроб пошла… Отец твой и я давно думаем о человеке, который бы составил твое счастие… Сердце, мой друг, — змея: не на него должно полагаться детям, во всяком случае, не на свой неопытный разум, а на выбор отца и матери; потому что их лучшее благо есть счастье детей… Ты, верно, столько рассудительна, что не будешь противоречить отцу и матери… Скажи, мой друг, правду ли я говорю?
Зоя внимательно слушала слова матери, опустив глаза в землю и дергая шелковинки из ленты.
— Что ж вам угодно от меня? — спросила она вместо ответа.
— Мы желали бы выдать тебя замуж.
— За кого?
— Для замужества, мой друг, не нужно страсти; нужно только уважение к человеку: привычка всегда обращается в любовь.
— Для меня все равно, — отвечала Зоя равнодушно, — за кого хотите, за того и выдавайте меня замуж.
— Я знала твое благоразумие и выбрала человека умного, хозяина, который не расточит твоего приданого, не пустит ни себя, ни жены по миру… Человек возмужалый, имеет значительное звание, назначен теперь председателем палаты в Киеве, и можно быть уверенной, что женится не на приданом, а по любви…