Сердце огня и льда. Леди
Шрифт:
– Не обращай внимания на Норда и не принимай его реплики близко к сердцу, – произнёс Беван. – Он ведёт себя как ядовитая ледяная сволочь со всеми, кроме Шелли. Ничего, потявкает-потявкает и успокоится. Когда-нибудь. Наверное.
– Дело не в Нордане, – возразила я.
По крайней мере, он-то честен и не скрывает своего отношения к незваной гостье. Не врёт мне в лицо, не называет ласково «моя роза», пряча в рукаве отравленную иглу, и не притворяется, будто я хоть что-то значу для него.
– Ну, дух твой, конечно, тоже себе на уме.
– Кадиим не мой. И никогда им не
Ничего, что принадлежало бы только мне. Никого, кто любил бы меня лишь за то, что я есть и какая я есть.
– Веледа…
– Все мне врали, понимаешь? – я повернулась к мужчине, встретила сочувственный взгляд. – Рейнхарт мне врал, Кадиим… возможно, из лучших побуждений, из стремления защитить меня, но тоже врал. Я им верила. Считала Рейнхарта отцом, благородным человеком… нечеловеком, в юности обманутым братством, угодившим в расставленную ими ловушку и потому вынужденным служить ордену, исполнять любые его приказы. А Кадиим? Я всегда полагала, что мы связаны, а теперь оказывается, что это была очередная ложь. И за столько лет он ни разу не намекнул, что знает, кем были мои родители, кто я и откуда. Па… Рейнхарт не хотел, чтобы мне стало известно о лунных, и Кадиим подчинился. Знал, что это и моё наследие тоже, но промолчал в очередной раз, пошёл на поводу у Рейнхарта.
– Не могу сказать, что я согласен с методами духа, но в какой-то степени я его понимаю, – Беван отвёл взгляд, помедлил чуть. – Порой желание защитить близкого человека переходит все разумные пределы, толкая на многое, в том числе на ложь ему… Пример, вон, в гостиной остался. Шелли не знает о множестве вещей, происходящих за её спиной, и, поверь, её сон будет крепче, если она и дальше останется в неведении.
– Они её любят и потому защищают, а мне врали, чтобы использовать наилучшим образом.
Как ценный объект, козырную карту, редкую диковинку.
Я вещь. Всего лишь вещь.
К вещам тоже привязываются, холят, берегут, но не любят по-настоящему, потому что нельзя любить неодушевлённый предмет. Никому не нужна я как личность, во мне видят рабыню из тех, которыми свободно торгуют на официальных невольничьих рынках империи. Да и на подпольных, незаконных тоже. Рабы не люди и не личности, они ценное имущество, товар, собственность, имеющая определённое назначение и срок эксплуатации, но не более.
Беван неожиданно засунул руку в карман брюк и достал что-то оттуда, протянул мне, зажав в кулаке.
– Не уверен, помнишь ли ты её, но… – разжал пальцы, и я увидела маленький золотой бутон розы на тонкой цепочке.
Мой кулон. Папин подарок, который я потеряла на том маскараде.
– Помню. Как он попал к тебе?
– Ты потеряла его, когда уезжала, а я нашёл на ступеньке.
– И… хранил все эти годы? – почему-то не получалось отвести взгляд от кулона на мужской ладони.
Семьдесят девять лет срок не малый, но что для члена братства, тем более привлекательного и откровенного бабника, случайное, короткое знакомство с девушкой, одной из многих? Он говорил, что не забудет меня, а я… как я тогда могла поверить в легковесное обещание собрата Тринадцати?
– Хранил. Вместе с памятью о тебе и твоём запахе.
Не забыл.
– Он твой.
– Нет, – я всё же подняла глаза на Бевана. – Оставь его себе. Пусть у тебя будет.
Я не смогу и не стану носить подарок Рейнхарта, но в руках Бевана этот кулон обретал иную ценность, превращался в память, в знак того, что сумело каким-то удивительным образом пройти сквозь время, расстояния и неизвестность.
– Ладно, – согласился Беван легко и убрал цепочку в карман. – Я тебе лучше настоящий подарок сделаю, посолиднее.
– Мне не нужны драгоценности, – нужен надёжный человек рядом, которому я поверю и который не станет врать мне.
Который полюбит меня за то, что я есть и какая есть.
– Ты не права – женщинам нужны драгоценности. Много драгоценностей. И ещё наряды, шубы, виллы, машины и куча денег для всяких бесполезных трат.
– И у тебя всё это есть? – спросила я в шутку, радуясь возможности перевести разговор на отвлечённую тему.
– Пока нет, но будет. Обязательно, – с самым серьёзным выражением лица заверил мужчина.
– Ограбишь банк?
– Веледа, члены братства не бедствуют, даже бывшие. И во мне не умерла полезная привычка из жизни до ордена – делать заначки, желательно в разных местах, – Беван улыбнулся самодовольно и подал мне руку. – Вернёмся в дом? Обещаю, если Норд ещё что-то вякнет в твой адрес…
– Вернёмся, но вы не станете устраивать разборки, – перебила я и вложила пальцы в его ладонь, тёплую, чуть шершавую.
Надёжную.
* * *
Айшель
Игрушки удивительно преобразили небольшую спальню по соседству с нашей, где до пробуждения Нордана ночевал Дрэйк. Их много – даже слишком много, на мой пристрастный взгляд, – дюжина фарфоровых красавиц всех мастей, в нарядах роскошнее тех, что когда-либо были у меня, не меньше десятка мягких зверьков, кукольный сервиз для чаепитий, неотличимый от настоящего, кукольный столик со стульями, кукольный домик и розовый пони. Игрушечный, слава Серебряной. Впрочем, я подозревала справедливо, что лишь временный статус нашего жилья и неопределённость будущего удержали Дрэйка от приобретения живого пони. И ещё, вероятно, факт, что Эстелле наверняка захочется самой посмотреть на лошадок. Она и лошадей видела исключительно на картинках в книгах да в качестве деревянной, облупившейся головы на палочке у одного из соседских ребятишек.
Изящная детская кроватка под пологом заменила обычную двуспальную, стоявшую здесь прежде, игрушки расселись на комоде, кресле, вокруг кукольного столика и на полу, застеленном невесть откуда появившимся толстым ковром. Под потолком россыпь серебряных, пусть и несколько поблекших от времени колокольчиков и пёстрые сферы бумажных фонариков, на окне белые, отороченные кружевом занавески – раньше они висели в комнате Лиссет. Оконные створки приоткрыты, и снежная кайма трепетала легко, словно в такт дыханию безмятежного мира вокруг.