Сердце прощает
Шрифт:
– Моя корова, корова!..
– простонала Марфа, указывая рукой на солдат.
– Хальт!
– скомандовал внезапно офицер и что-то быстро и резко сказал по-своему солдатам. Те остановились, недоуменно переглянулись, потом щелкнули каблуками и повели корову обратно к Марфиному дому.
Так вроде и откупилась Марфа курами. Ей было приятно, что она смогла постоять за себя, и в то же время она продолжала со страхом думать о подозрительном любопытстве немцев к ее дочери.
Шли дни, а Франц в доме все не появлялся. "Может быть, по молодости просто пошутил над девочкой", - мысленно
Но однажды к вечеру Марфа разговорилась с соседкой возле колодца. Дома оставалась одна Люба. И вот, распахнув дверь избы, она обомлела: за столом, под самыми угодниками, словно под их охраной, сидел молоденький белокурый офицер Штимм. Напротив него на скамье сидела смущенная, с опущенными глазами Люба. На столе стояла бутылка вина с золотистой этикеткой, распечатанная коробка дорогих конфет, плюшевый медвежонок, валялось несколько каких-то фотографических карточек. Завидев мать, Люба вскочила со скамьи и уткнулась ей в плечо, а офицер вышел из-за стола, поклонился и сказал:
– Здравствуйте, гражданка Зернова. Извините, я не знаю вашего имени и отчества. Я инспектор интендантского ведомства... Вы меня узнали?
В ожидании ответа хозяйки он продолжал вежливо стоять, стройный, розовощекий. В избе приторно пахло шоколадными конфетами и крепким мужским одеколоном. "Чтоб ты лопнул!" - подумала Марфа, но не ответить на его приветствие не осмелилась.
– Здравствуйте...
– Я занес вам по пути фотографические снимки вашей дочери, которые изготовил мне унтер-офицер Грау. Этот пройдоха Грау знает, что я ценитель старинного русского искусства, а также русского типа красоты. Извините, что я немного бесцеремонно, но я с добрыми чувствами.
Марфа вспомнила, что этот молоденький офицер, столь складно разговаривающий по-русски, велел своим солдатам вернуть ей корову, сердце ее смягчилось, и она сказала:
– Коль с добром, то милости просим.
– Вас, очевидно, удивляет, что я свободно говорю по-русски. Я охотно поясню... Когда я был мальчиком, я пять лет жил в Москве. Мой отец был тогда коммерческим советником. Мы уехали из Москвы в тридцать третьем году. Потом я изучал славянские языки и экономику в Берлине. Вот, кстати, маленький сувенир из моего родного города.
– Штимм взял со стола плюшевого медвежонка и протянул Марфе.
– Медведь - это такой старинный символ города Берлина. Возьмите для вашего мальчика.
– Зачем же такое вам беспокойство?
– Пустяки... Я же говорил, что буду заходить к вам, - продолжал Штимм, - как видите, я сдержал свое слово. Проходите к столу, не волнуйтесь, я ваш гость.
"Я ваш гость, а приглашает к столу, странная манера хозяйничать в чужом доме! Лучше бы ты лопнул, как мыльный пузырь, туда бы тебе и дорога!" - с возмущением подумала Марфа. Штимм улыбнулся, и на его щеках обозначились ямочки.
– Пожалуйста, посмотрите, как получилась ваша стыдливая дочь...
– и он подал Марфе фотокарточки.
Люба на фотографии выглядела
Она положила карточки на стол и бросила испытующий взгляд на офицера. Она не знала, как себя с ним вести, что говорить.
– Ваша дочка очень робка. У нас девушки так себя не, ведут. Они с радостью приглашают молодых людей. Она же дика, как серна, - указал Штимм на Любу, - всего боится, опускает глаза, неужто я действительно так страшен? У девушек в Германии я пользовался неизменным успехом.
Марфа с презрением бросила взгляд на Штимма.
– То ведь Германия, а здесь Россия, - заметила она, - а вы не просто офицер, но еще и...
– Завоеватель, - не дав полностью высказаться Марфе, добавил Франц.
Марфа кивнула головой. Франц усмехнулся и принялся оправдываться:
– Нет, это не имеет никакого значения. Кстати, вы мне так и не сказали, как вас зовут, - напомнил он Марфе.
– Маму зовут Марфа Петровна, - неожиданно вместо матери произнесла Люба робким голосом.
– Ну что ж, Марфа Петровна, - подхватил Штимм, - я тогда не буду мучить вас своим присутствием, я немножко психолог и понимаю ваши чувства... Я прошу только принять от меня этот совсем скромный подарок, это популярное у вас в России лечебное вино "Кагор" - это лично для вас, Марфа Петровна. А эту небольшую коробку конфет - для вашей совсем еще молоденькой дочки, для вашего ребенка... Пожалуйста, извините.
Он встал, взял с подоконника фуражку и, юношески стройный, щеголеватый, направился к выходу. У двери натянул на руки перчатки и сказал:
– Мне очень хотелось бы, чтобы мы стали друзьями, хотя это и сложно. Я постараюсь доказать вам, Марфа Петровна, свое доброе уважение. Вы всегда можете обратиться ко мне, и вас никто не обидит... Я приглашаю вас, когда будете иметь время, посетить мою квартиру - это в вашей школе, - послушать музыку, у меня богатая коллекция разных песен, отличный патефон... Пожалуйста!
– Спасибо, нам не до музыки, нам нужно работать, - сухо ответила Марфа.
* * *
На волейбольной площадке возле школы был расчищен круг. По одну сторону его стояли робеющие девчата, по другую - солдаты, в начищенных до блеска коротких сапогах. Любе бросилось в глаза, что у рядовых солдат были длинные, аккуратно подстриженные и причесанные волосы. На стуле сидел рыжий, как огонь, ефрейтор с большим сверкающим аккордеоном, он выводил незнакомую мелодию и пел уверенным звучным баритоном, отчетливо выговаривая слова:
О, донна Кларэ, их хаб дих танцен газеен,
О, донна Кларэ, ду бист вундэршеен!..
При этих словах солдаты, точно по команде, устремились к девушкам и бесцеремонно потянули их на круг. Некоторые девчата упирались, пятились назад. Люба слышала игривый хохоток Нонны, когда та приближалась к ней по кругу вместе со своим партнером - долговязым солдатом в очках. Люба отошла от вяза, возле которого стояла, наблюдая за танцующими, и вдруг увидела в двух шагах от себя лейтенанта Франца Штимма.