Сердце прощает
Шрифт:
– Что вы со мной сделали?
– захлебываясь в слезах, прокричала она.
– Это любовь. Настоящая любовь... Я люблю тебя, я никогда тебя не оставлю, - сказал Штимм, нежно обнимая ее.
Глава двенадцатая
Полицай Степан Шумов, охранявший квартиру Франца Штимма вместе с немецким патрулем, первый досконально пронюхал о том, что случилось там, внутри, за затемненными окнами. Приоткрытая им тайна немедленно пошла гулять от избы к избе, от колодца к колодцу, по всему селу. Бабы охали, вздыхали и на все лады судачили о происшедшем, выворачивали всю подноготную семьи Зерновых.
Усталая
А утром, когда черная молва докатилась до нее, Марфа ахнула и побелела, как полотно. А сердце на что-то еще надеялось, рвалось на помощь попавшей в беду. И Марфа, словно очумелая, что есть мочи понеслась разыскивать дочь. Теперь лицо у нее горело от прилива крови.
Возле школы Марфу остановил часовой. Она объяснила, что ей необходимо видеть офицера Штимма. Однако солдат, не обращая внимания на ее слова или не желая вникать в их смысл, навел на нее автомат и прокричал свое: "Цурюк!" - "Назад!" Марфа не отступила и тоже крикнула:
– Дочка моя, Люба, дитя, как там у вас - кинд, кинд у офицера Штимма!
Солдат на мгновение задумался, напряженно наморщил лоб, что-то соображая, потом спросил Марфу:
– Муттер? Мамка?
В то же время с шумом распахнулось окно, и в нем показалась Люба.
– Мамочка, дорогая!
– закричала она.
Марфа растерянно уставилась на дочь и появившегося рядом с нею белокурого офицера. Она стояла ошеломленная и не знала, что делать. Ноги у нее подкосились, горло сдавила спазма, тело судорожно передернулось. "Значит, все так и есть, как говорили. Потаскуха, продажная шкура!.."
Между тем Штимм отдал какое-то распоряжение часовому. Солдат вытянулся перед ним, а затем знаками предложил Марфе идти вперед.
Когда Марфа вошла в комнату, в нос ей ударил запах духов и сигаретного дыма. Не успела она осмотреться, как из соседней комнаты выбежала Люба, кинулась ей на грудь и зарыдала. Марфе стало нестерпимо жалко дочку, хотелось сжать ее в своих объятиях, увести как можно быстрее домой. Но через миг она отбросила дочь от себя. Люба не удержалась, упала на пол, обвила руками голову с взлохмаченными волосами и отчаянно заплакала.
Штимм выпрямился, смерил Марфу ледяным взглядом.
– Какое имеете вы право так обращаться с ней? Я не позволю...
– Вот как ты заговорил!
– не помня себя от гнева, закричала Марфа. У меня есть право, я ее родила, я ее вырастила! А вот ты... Захватил силой, обманул, как разбойник утащил ее из моего дома.
Казалось, слова Марфы, ее горе, ее гнев глубоко подействовали на Штимма. Он даже пропустил мимо ушей это "Подлец!" - только побледнел, нахмурился. Выждав момент, когда Марфа подавленно умолкла, он тихо и твердо сказал ей:
– Вы напрасно горячитесь. Ваша дочь будет жить здесь как хозяйка. Многие немецкие девушки из хороших семей сочли бы это за честь для себя. Я со своей стороны сделаю все, чтобы Любе было в этой квартире уютно и хорошо.
– А я не хочу, ненавижу...
– приподняв голову, сквозь слезы прокричала Люба.
– Ты и твоя мать скоро поймете, что я неплохой человек. Вы не понимаете, - обращаясь к Марфе, громко произнес Штимм, - вы не знаете, что угрожает Любе... Ее могут отправить в трудовой лагерь в Германию. О, вы не имеете представления, что такое есть лагерь! А здесь, со мной Любе ничего не угрожает, ей будет хорошо.
– Мамочка!
– точно прося защиты, вновь вскричала Люба и, поднявшись с пола, бросилась опять к матери.
– Не подхода!
– в гневе отрезала Марфа.
– С этой минуты ты мне не дочь, не будет тебе места в моем доме, приюта в моем сердце.
– Мама, мамочка, - дрожа всем телом, шептала Люба, пытаясь приблизиться к ней.
– Не подходи, я проклинаю тебя!
– Что ты говоришь!..
– Продажная тварь, - кинула ей Марфа и, круто повернувшись, вышла из дома.
И думала ли когда-нибудь Люба, что судьба бросит ее в такой страшный водоворот жизни! Обольщенная врагом и отверженная матерью, она неожиданно оказалась выброшенной из своего дома, лишилась родных и друзей, очутилась в стане заклятых врагов.
...Отлучаясь на операции по "заготовке" продовольствия, Штимм ни на один час не оставлял Любу без присмотра. Кроме круглосуточного поста, который и без того обрекал Любу на плен, Штимм приставил к ней еще своего денщика, пожилого морщинистого солдата по имени Отто. Благодарный судьбе и своему лейтенанту за то, что ему не надо ни в кого стрелять, Отто скрупулезно выполнял служебные обязанности и все поручения Штимма: убирал комнаты, стирал белье, получал особый офицерский паек для господина лейтенанта; по утрам чистил его сапоги и варил кофе, а вечером ходил в штаб местного воинского подразделения за почтой для Штимма. Прежде Отто должен был также сопровождать своего господина в поездках и охранять его, но с появлением Любы Штимм освободил денщика и от этой обязанности.
Однажды Штимм в сопровождении унтер-офицера Грау отправился на несколько дней в инспекционную поездку по району. Оставшись одна, Люба помогла старому солдату прибрать квартиру, вскипятила самовар и пригласила его напиться чаю. Отто достал свои запасы яблочного джема, домашние сухари, хлеб, порцию маргарина и кусок ливерной колбасы. Он выглядел очень довольным, его выцветшие голубые глаза сияли, он делал бутерброды с маргарином и джемом, потчевал Любу, именуя ее то "майн кинд" - "мое дитя", то "либе фройляйн" - "милая барышня", однако стоило Любе только заикнуться о том, что она хотела бы пойти домой повидаться с малолетним братом, как Отто мгновенно потускнел и насупился.