Сердце Сапфо
Шрифт:
— Ее сочинил великий поэт эолийской Греции… вот только имя его я запамятовала. А ты откуда узнал эту песню, мой родной мальчик?
— От няньки! Она научила меня этой песне, когда мы в первый раз плавали в Пирру.
Значит, люди и в самом деле помнят песни Алкея! Слава богам!
Мой дорогой мальчик уже готовился стать мужчиной. На следующий год он покинет женскую половину дома и начнет учиться, как полагается митиленскому аристократу. Он будет виночерпием, как мои братья, станет
— Гектор, ты знаешь, как сильно я тебя люблю? — спросила я.
— Как? — спросил он.
— Сильнее, чем солнце и мед!
— Сильнее, чем рыбу?
— Гораздо сильнее, чем рыбу!
— Даже сильнее, чем угрей, что привозят из-за моря?
— Гораздо сильнее, чем угрей!
Я взяла его на руки и прижала к себе. Какой у меня дорогой маленький мальчик!
В этот момент я увидела Фаона — он выходил из дома Артемисии в гавань. Он пригнул голову и попытался избежать встречи со мной, но я смело пошла ему навстречу с Гектором на руках.
— А ты что здесь делаешь? Я думала, ты приглядываешь за моими ученицами.
— Я принес оболы, а сейчас — прямо в Эрес.
Я с сомнением посмотрела на него.
— Как же ты сумел добраться до Эреса и обратно при таком ветре?
— На крыльях любви, моя госпожа, — сказал Фаон.
— Любви? Или скорее долга? — спросила я не без цинизма.
— Того и другого в равной мере.
— Отлично. Что ж, вернемся в дом Артемисии и проверим, правду ли ты говоришь.
Что это было с моей стороны — ревность? Как я могла ревновать Фаона, когда он так мало значил для меня? Он уязвил мою гордость своей ложью. Он явно думал, что может увиваться за Артемисией и моими ученицами втайне от меня. Наверно, я разозлилась, потому что меня принимали за дурочку.
Мы вошли в ее дом, и я попросила, чтобы меня немедленно провели к Артемисии. Поначалу ее рабы возражали, но потом, разобравшись, что это я, впустили меня с ребенком на руках. Фаон шел рядом.
Артемисия была удивлена столь скорому нашему возвращению.
— Покажи мне оболы, которые тебе принес Фаон. Я хочу быть уверена, что это хорошие оболы!
Артемисия, не колеблясь, предъявила мне оболы.
— Отлично, — сказала я. — Я рада, что Фаон настолько исполнителен.
— Он хороший мальчик, — заметила Артемисия без малейшей иронии.
— Возвращайся в Эрес, — велела я Фаону, — и скажи моим ученицам, что я скоро вернусь. Заберешь меня через неделю.
— Хорошо, моя госпожа.
Фаон низко поклонился и вышел.
— Красивый парень, — сказала
— Слишком красивый.
— Он похож на курос, высеченный великим скульптором.
— Согласна, — кивнула я. — Беда только в том, что ему самому это известно слишком хорошо.
— Да-да, — подтвердила Артемисия, — красивые мужчины — это не только благословение, но и проклятие. Если мы их находим красивыми, то и все остальные тоже. Говорят, что и Алкей в молодости не избежал этой судьбы.
— Что тебе известно об Алкее? Ты обещала сказать мне.
Артемисия несколько мгновений молчала, разглядывая меня. Я слышала, как в голове у нее щелкают костяшки счетов. Продать ли новости, как воробьиные яйца, или отдать бесплатно, рассчитывая на еще большую прибыль в будущем. Она задумалась. И остановилась на втором варианте.
— Одна моя клиентка только что вернулась из Дельф, где она видела Алкея. Он говорил, что горит желанием вернуться на Лесбос. Он говорил о тебе, Сапфо. Говорил с большой тоской.
— Правда?
— Правда. В Дельфах его видели с двумя друзьями — один темнокожий, бывший раб, сочинитель притч, и еще бывшая рабыня, которая говорит, что она царица амазонок и ей нужно узнать будущее ее народа. Говорят, их сопровождал кентавр. Но это, похоже, вранье. Кентавры если и существуют, то только в легендах.
— Я знаю нескольких очень мудрых кентавров — они мудрее, чем люди.
— Удивительно, — сказала Артемисия.
Она явно решила, что я сумасшедшая, но предпочла не спорить на эту тему, поскольку на кону стояло еще сколько-то оболов.
Сердце мое затрепетало, как пойманная птица. Пот катился из-под мышек. Я покрылась гусиной кожей. Дрожь прошла по всему телу.
— Говори дальше.
— Больше мне сказать нечего. Я только знаю, что у женщины, которую с ним видели, одна грудь и клеймо на лбу, как у беглой рабыни. Она была не любовницей, а хорошей подругой Алкея. А тот второй — у него темная кожа и длинная белая борода. И я уже тебе сказала, что он сочиняет притчи.
— Эзоп — знаменитый сочинитель притч. Ты разве о нем не слышала? Его знают во всем грекоязычном мире. Не меньше чем Алкея.
— Я и сама могу сочинять притчи, — со смехом сказала Артемисия. — Кому нужен раб, чтобы их сочинять?
Артемисия была довольно вульгарной женщиной: она считала, что от притч и песен есть польза, только если с их помощью можно получить политическую власть. Песни или оболы.
— Это твой внук?
— Да — радость моей жизни!
— И теперь тебе не хватает только внучки!
Артемисия зашлась в смехе. Довольно жестоком смехе, показалось мне.
— И что ты заплатишь, чтобы ею обзавестись?