Сердце Сапфо
Шрифт:
— Ну, ты видишь, Сапфо, — говорила Анактория, — люди все еще любят тебя. Они помнят наизусть твои строки. Вот оно — истинное признание гениальности, а не критика тирана. Ты пишешь для людей, Сапфо, а не для своей дочери или Питтака.
Но ее слова лишь отчасти утешали меня.
Аттида за то время, что была с нами, из неуклюжей девочки с лицом обезьянки и копной растрепанных волос превратилась в красивую молодую женщину. Она научилась слагать песни и петь их. Научилась угождать слушателям. И я гордилась ею. Она стала моим утешением после смерти Тимады. Но только-только благодаря ей раны в моем сердце начали затягиваться, только-только я стала меньше страдать из-за холодности Клеиды, как Аттида оставила меня ради другого учителя — моей соперницы по имени Андромеда — и отказалась от
Андромеда в ее вульгарных одеяниях испепелила твое сердце!
Андромеда забросила любовные стихи и стала сочинять политические песни в угоду Питтаку. Аттида, уйдя от меня к Андромеде, тоже начала распространять грязные слухи обо мне. Поначалу я думала, она делает это из-за того, что ей невыносимо было делить меня с другими девушками — она была ревнива, как и моя собственная дочь. Но понемногу я стала понимать, что она переметнулась к Андромеде, ведомая одним только честолюбием. Она поняла, что мои песни не вызывают восторга у тирана, и решила подстроить свой парус под более благоприятный ветер. Андромеду приглашали на все патриотические празднества, а меня нет. Песни Андромеды были в моде, а мои нет. Андромеда удостаивалась почестей и наград, а я нет. И никого не волновало, что у Андромеды нет таланта. Она отражала вульгарные нравы вульгарного времени. Да, люди меня любили, но власти объявили устаревшей. Люди пели мои песни, но потихоньку — у себя дома. Аттида оценила обстановку и убежала к Андромеде.
Мужчины могут переломать тебе кости, а девушки ломают сердца. Вот что я поняла. Женская исступленность свойственна не только амазонкам.
Тимада любила меня искренне, но Тимада умерла. Анактория была помолвлена и собиралась в скором времени меня покинуть. Когда я видела, как она болтает, смеется и флиртует со своим суженым, сердце переворачивалось у меня в груди.
Мужчина, что рядом с тобой, Счастлив, как боги, — Он слушает твой мелодичный голос, Твой веселый смех, А мое сердце обливается кровью В груди. Стоит мне взглянуть на тебя — И мой язык немеет. Я лишаюсь дара речи. Коварный огонек Крадется под моей кожей. Мои глаза слепы. В моих ушах шум. Пот течет с меня. Дрожь охватывает все мое тело. Я зеленее травы, И мне кажется, Я в шаге от смерти. Но я выношу все это Из любви к тебе.Аттида перебежала к моей сопернице, а Родопис позаботилась, чтобы все в Митилене узнали об этом.
«Ну вот, — подумала я, — ко мне будут приходить новые ученицы, а потом, высосав все мои соки, будут уходить, оставив высохшую кожуру. Как только таланты девушки расцветают под моим крылом, ее забирает какой-нибудь малодостойный тип, которому не нужно ничего из того, чему я ее научила».
Я подумала об этом, и мне захотелось умереть, увидеть «заросшие лотосом Ахерона брега», как я пела в одной из самых печальных моих песен. Смерть звала меня. Я чувствовала, что
Потом появился Фаон с его агатовыми глазами и голосом, похожим на растопленный мед. Когда я впервые увидела его, что-то во мне сказало: «Берегись». Я слушала этот голос и делала вид, что черные кудри и плечи Адониса нимало меня не трогают. Я изображала безразличие так искусно, что он все сильнее и сильнее уничижался передо мной.
Фаон был неотесанным парнем — лодочником, перевозившим путешественников между Митиленой и материком, но он был красив и знал это. Он целиком предоставил себя в мое распоряжение и был готов возить меня с ученицами вокруг острова из Эреса до Митилены и обратно. Он отказывался от какой-либо платы.
— Быть твоим лодочником — большая честь, — говорил он. — Твои песни более чем достаточное вознаграждение.
И он, работая веслами, пел нам. Он всегда пел мои любовные песни и пел так хорошо, что щеки мои вспыхивали.
Спал он в своей лодке, вытаскивая ее на берег в Эресе неподалеку от моего родного дома. Он оказывал нам мелкие услуги — то порубит дрова, то перенесет что-нибудь тяжелое, но в дом заходить отказывался. Иногда мы предлагали ему еду, и он, взяв кусок хлеба, уходил есть его к себе в лодку. Он был коварен. Он выжидал.
Однажды ночью, когда полная луна заливала голубоватым светом берега близ Эреса, я пошла к его лодке, над которой он натянул потрепанный парус. В свете масляной лампады я увидела, как он царапает что-то тростинкой на египетском папирусе. Подойдя поближе, я увидела, что он переписывает мои песни.
— Что ты делаешь? — спросила я.
— Делаю тебя бессмертной, — сказал он.
Он сразу понял двусмысленность своих слов и поправился:
— Бессмертными твои песни делают боги, а я только переписываю их. Чем больше я их переписываю, тем яснее мне становится их гениальность.
— Я знаю — ты льстишь мне, — сказала я.
Но, несмотря на эту отповедь, его слова были мне приятны. Юноша поднял на меня глаза, и я увидела в них слезы.
— Эти песни не умрут никогда.
Я глубоко вздохнула и пошла прочь. Как мне хотелось верить, что в его словах не только лесть. Но сердце говорило мне иное.
Если тебя предали женщины, для твоего сердца нет лучшего лекарства, чем юный красавец, который обожает тебя.
Я любила мужчин и любила женщин и могу сказать, что мужчины понятнее в любви. Они слышат только один голос — своего фаллоса, и голос этот прост и откровенен. Женщины же слушают голос луны. Но луна светит отраженным светом. Физическая любовь с женщиной нежна и сладка, но женский ум так же неверен, как лунный свет. Мужчины в любви, в отличие от женщин, идут напрямик. Что я такое говорю? Фаон был одновременно нежен, как девушка, и при этом проявлял самое изощренное коварство. Он потел лунной росой. Капля лунного света, появившаяся на головке его фаллоса, когда тот затвердел, вероятно, была магическим зельем. Когда я слизнула ее, то сразу ослабела, как сонные животные Цирцеи.
Он так терпеливо плел свои сети! Я противилась, и противилась, и противилась, но настал час, когда противиться дальше уже не могла.
АФРОДИТА: Дары, которые получил от меня Фаон, будут для нее последним испытанием, и…
ЗЕВС: Она его не пройдет!
АФРОДИТА: Еще как пройдет! Моя последовательница сильна — сильнее, чем любая из смертных женщин, которых ты брал силой.
ЗЕВС: Я выиграю этот спор. Я всегда выигрываю.
АФРОДИТА: Но не в этот раз, отец.
Я снова отправилась навестить Клеиду и моего внука. Маленький Гектор обнимал меня за шею и цеплялся за меня так, что я едва не начинала задыхаться. Вот тогда я поняла, откуда берется желание похитить внука. Но я бы на такое никогда не пошла. Между внуками и бабками существует такая сильная и простая связь, тогда как связь между дочерьми и матерями нередко такая сложная и запутанная. Я испытывала ненависть к моей матери, которая оставила нам такое наследство. Она не имела права этого делать! Она взяла на себя прерогативу богов.