Сердце Скал

Tesley

Ричард с удивлением посмотрел на телохранителя. Об этом он не подумал.

— Это так важно? — спросил он. — То есть не продажа первородства, а гоганы. Они что, действительно колдуны?

— Кто ж этого не знает, вашмилость? — усмехнулся Гиллалун. — Это всем известно. Они, конечно, прячут свои амулеты от посторонних глаз, да только шила в мешке не утаишь. Народ в Агарисе только о том и судачит, будто у гоганов в задних комнатах творились страшные дела.

И Гиллалун, содрогнувшись, приложил левую руку к губам.

Ричард машинально последовал его примеру.

— Гоганы хотят Гальтару, — задумчиво проговорил он минуту спустя. — Зачем она им?

— Говорят, это источник древней магии, — ответил Гиллалун. —

Только простой человек вроде меня не может им воспользоваться. Для этого и нужно первородство. Нужны вы, вашмилость. Вы же сами слышали, что сказал эр Робер: первородных всего-то пятеро, вернее, четверо, раз уж принц продал свое место гоганам. А те всегда ищут своей выгоды. Они хотят власти. Им и золото нужно только для того, чтобы властвовать над другими.

Ричард вздохнул. Гиллалун был явно предубежден.

— Если я поеду в Гальтару, ты поедешь со мной? — спросил он рассеянно.

— Хоть на край света, вашмилость! — горячо ответил телохранитель. — Нам, пожалуй, и впрямь стоит уехать из монастыря. Я чую, что принц не оставит вас в покое.

Дик «чуял» то же самое. Он вообще не собирался встречаться с Альдо Раканом, а теперь его решение только окрепло. Нужно было во что бы то ни стало избежать повторения сегодняшнего разговора.

— Поговорю с настоятелем, — решил он. — Его высокопреосвященство поручил здешнему аббату всячески способствовать мне, я знаю. Кстати, Гилл, а мы можем перебраться в тот трактир, о котором ты давеча рассказывал… «Красный петух», кажется?

— Да хоть сейчас же! — оживился Гиллалун. — Уж там-то нас никто не найдет! Гёза Пирош не подведет, Литом клянусь, вашмилость!

— Тогда собирайся, — приказал Дик. — К моему возвращению все должно быть готово. А я пойду побеседую с нашим преподобным хозяином.

Глава 4. Гальтара. 4

4

Рекомендательное письмо кардинала Левия было адресовано «высокопреподобнейшему Олецию», но монахи монастыря св. Гермия называли своего настоятеля просто: отец Канио. При встрече с ним, едва услышав его протяжную, певучую речь, Дик понял, что добродушного вида толстенький аббат родился в каком-то живописном уголке Ромолы, на мелодичном диалекте которой великий ди Паренцо когда-то воспел свою возлюбленную Лауру. Отец Маттео тоже был уроженцем этой области и, несмотря на все свое эсператистское смирение, чрезвычайно гордился знаменитыми земляками, сделавшими ромоланский диалект литературным языком всей Агарии. Дик с детства влюбился в звучание песен и стихов, от греховной привязанности к которым его духовник так и не смог избавиться. Когда гордый северянин из далекого Надора, воодушевясь, поприветствовал отца Канио ди Рамакуль да Олетто на превосходном ромоланском, сердце достойного настоятеля было покорено сразу и навсегда.

Дик отправился на поиски аббата сначала в трапезную и на кухню – близилось время обеда, потом в церковь, потом в монастырский сад, однако тот обнаружился в самом неожиданном месте – на псарне. Опустившись на низенькую скамеечку и высоко закатав полы повседневной рясы, священнослужитель с величайшим усердием умащивал дорогим благовонным маслом шелковистую шерсть породистой гончей, которая любовно положила изящную длинную морду ему на плечо. Дик остолбенел от удивления. Нет, разумеется, он знал, что в местах, посвященных святому Гермию, всегда держат охотничьих собак, но он никак не предполагал, что уход за ними входит в послушание самого настоятеля.

Услышав шаги герцога Окделла, отец Канио полуобернулся и поприветствовал Дика ласковой улыбкой. Белки его больших, немного навыкате, карих глаз лукаво блеснули при виде удивления надорского аристократа.

— Присаживайтесь, ваша светлость, — пригласил он, указав лоснящейся от масла рукой на соседнюю скамеечку, с которой живо вскочил

какой-то монах, помогавший высокопреподобному в его святом деле. Настоятель говорил на талиг, которым, как и все образованные клирики, он прекрасно владел, и Ричард решил не переходить на ромоланский.

Юноша опасливо опустился на предложенное ему седалище: на мгновение у него мелькнула абсурдная мысль, что благочестивый аббат сейчас предложит ему смирить гордыню и пособить в стрижке когтей или чистке зубов монастырской псины.

Но отец Канио только усмехнулся уголками губ и вернулся к прерванному занятию.

— Полагаю, вашей светлости было необходимо переговорить со мной, — промолвил он, продолжая умащивать бока своего питомца. — Но я вижу, что вы удивлены, застав меня за подобным делом.

— Не буду отрицать, ваше высокопреподобие, — пробормотал Дик.

— И это только говорит о том, как справедливо и мудро сказано в Эсператии, — назидательно произнес отец Канио и процитировал по памяти: — «нет святого в своем семействе; для отца своего и для матери своей даже величайший угодник Создателев навсегда останется лишь неразумным чадом». Так и святой Гермий, — продолжал он. — Поскольку Геремерий Надорэа приходится предком вашей светлости, обряды его почитания известны всюду, кроме Надора.

— Вы не вполне справедливы, ваше высокопреподобие, — возразил Дик. — Может быть, святой Гермий и забыт в Надоре, но моя семья глубоко чтит святого Алана.

— Несомненно, несомненно, — согласился аббат, медленно кивая. — Но признайтесь, ваша светлость: вы почитаете Алана скорее как мученика, чем как чудотворца.

Ричард промолчал, подтверждая тем самым справедливость сказанного.

— Вот видите, ваша светлость, — легко проговорил аббат, — вы не верите в чудеса. Святой Гермий так и остался для вашей семьи безрассудным юнцом, изгнанным из дома, позором рода, а не Победителем. И вы удивляетесь, видя, как я, недостойный его служитель, умащиваю маслом гончую, подобную той, что сопровождает нашего Защитника в охоте на Закатных тварей. Кстати, ее зовут Бенедикта, — спохватился он, представляя свою питомицу (гончая, дружелюбная, как все представители ее породы, благосклонно обнюхала руку Дика). — Она будет возглавлять процессию нашего монастыря в ночь святого Гермия Победителя. Вы ведь, должно быть, знаете, ваша светлость, что его самого людям видеть не дано.

Ричард порылся в памяти, пытаясь извлечь из нее читанное им когда-то житие святого. Геремерий был младшим сыном эория Гиппия Надорэа, Повелителя Скал. Юноша рос буйным и строптивым; все свое время он посвящал развлечениям, особенно же страстно любил охоту. Целыми днями он носился по полям на своем белом жеребце в сопровождении верной гончей. Однажды на возвратном пути домой юный эорий едва не сбил с ног нищего старика. Геремерий хотел ударить беднягу, но тот одним жестом остановил наглеца. Старец оказался посланцем самого Создателя. От беседы с ним на юного строптивца снизошла благодать. Геремерий принял эсператизм, в те времена запрещенный в Золотых Землях, а в знак своего полного преображения изменил свое патрицианское имя на рабское – Гермий. Отец, мать и братья, узнав об этом, прокляли Геремерия. Тогда святой снял с себя все свои роскошные одежды и, облачившись в рубище, поклонился родителям в ноги. «Все, что вы дали мне, я возвращаю вам обратно, — сказал он. — Но сам я принадлежу не вам, а лишь тому, кто создал меня». Гермий ушел, и в ту же ночь его белый жеребец и гончая вырвались со двора и умчались вслед за хозяином. С тех пор святой Гермий якобы охотится на всякую скверну и нечисть и гонит ее отовсюду. Он почитается как самый надежный защитник от сил зла, бич для недобрых людей и Победитель Закатных тварей. Но люди не способны увидеть его. О его появлении их возвещает только стук лошадиных копыт и собака – огромная гончая, которая предшествует святому.