Сердце Скал
Шрифт:
Мирабелла, тяжело дыша, сосредоточенно обдумывала услышанное. Хуан появился через минуту и, вручив шкатулку соберано, удалился. Алва хотел учтиво передать ее Мирабелле, но та отступила и решительно замотала головой в знак отрицания.
— Откройте, — велела она сдавленным голосом. Несколько последующих секунд она безмолвно разглядывала фамильный перстень Повелителей Скал и родовой кинжал, а потом осторожно выдохнула и легким жестом показала, что можно закрывать крышку.
— Я прикажу отнести ее в вашу карету, — произнес Алва, запирая шкатулку на ключ.
— Нет. Не трудитесь. Не нужно. — Мирабелла говорила коротко и с усилием, как будто она начала слегка задыхаться. — Оставьте себе. Это ваш трофей.
—
— Это ваш трофей, — произнесла Мирабелла более внятно. — Он принадлежит победителю. Род Окделлов прервался, герцог, как того хотели вы и Дорак. Мне больше некому передать эти вещи. Вы убили и Эгмонта, и Ричарда – и отца, и сына. Или вы боитесь, что на их вещах лежит проклятие мертвецов? Думаете, из-за него вас предают те, кому вы доверились? Пустое! Знаете, что на самом деле хуже предательства?.. Самому стать предателем! Вам, Алва, этого не понять, к вашему великому счастью, — презрительно бросила она, горько усмехаясь. — Вы считаетесь только с самим собою, как и весь ваш род. Другие для вас лишь средство. Это вовсе не Ричард предал вас, нет! Это вы предали его, так же, как королеву Катарину и всех остальных, кого вы с Дораком сочли препятствием на своем пути. Вы победили, господин Первый маршал! Окделлов больше не существует. Эти реликвии утратили своих прежних хозяев навсегда. Теперь они ваши по праву.
Эпилог
1 день Летних Молний, 399 год Круга Скал. Сакаци
Выгоревшие желто-коричневые листья там и сям устилали парковую аллею: шел последний месяц лета, но зелень уже выцветала, и пышные кроны деревьев начинали осыпаться. Робер вздохнул: показалось ли ему или действительно в этом году осень наступала раньше положенного? Впрочем, в Агарисе в любое время пейзаж был одинаков: бесконечные церкви вперемешку с тавернами для приезжих, роскошные кварталы знати и тесные дворы бедноты, пышные палаццо и обмазанные глиной шаткие лачуги; куда ни глянь – море разномастных крыш, то чванливых, то жалких. Даже весной в этом городе чахлая зелень едва пробивалась по обочинам мощеных дорог. Провинциальный Сакаци был совсем другим: старый, но уютный дворец в центре такого же старого, но уютного парка – и охотничьи угодья на много хорн кругом.
Не Рассветные сады, конечно, но нормальный человек был бы здесь счастлив. Вон Матильда словно помолодела, вернувшись в Сакаци как в свою юность. Робер опять вздохнул. Та тяжесть, которая лежала у него на сердце, не желала пропадать при виде идиллических картин. После долгих странствий он так и не вернулся домой. Вернулась одна лишь Матильда. Может быть, оттого он никак не может найти себе места и блуждает по окрестностям как неспокойный дух? Здесь, в Сакаци, он особенно остро почувствовал, как Эпинэ зовет его – тихо, но настойчиво. Он бродил по парковым аллеям и рассеянно думал о том, как в одиночестве угасает его дед, старик Анри-Гийом, и о том, как холодно, должно быть, в старом замке бедной Жозине. Проклятый Агарис послал ему вдогонку отравленную стрелу. Письмо кардинала Левия с невыполнимыми предложениями – Робер отлично знал, насколько они пусты! – словно оставило ожог в его душе.
Тоску, возможно, развеял бы сюзерен, вечно полный надежд и планов, но последний месяц Альдо как подменили. Сначала, сразу по приезде в Сакаци, он чуть ли не ежедневно гонял по полям косуль и затевал лисьи травли, хотя для них был еще не сезон, однако, едва пришло злосчастное известие о гибели Ричарда, как он с головой закопался в пыльные пергаменты Раканов. В случившемся он усмотрел перст судьбы.
— Все очевидно: мой путь на трон лежит через Гальтару, — уверенно заявил он Роберу. — Гоганы не дураки, чтобы требовать себе в уплату пустые развалины. Эти ростовщики знают, чего хотят. И ведь им едва не
— Тем хуже, — хмуро ответил Робер, у которого при одной мысли о Гальтаре сводило зубы, — значит, нам не стоит туда соваться.
— Не стоило бы, не будь я Раканом, а ты Повелителем, — поправил его сюзерен. — Но мы те, кто мы есть, и эта сила подвластна нам обоим.
— Не больно-то это помогло Ричарду, — пробормотал Робер, качая головой.
— Ты ничего не понимаешь! — досадливо поморщившись, воскликнул Альдо. — Все, что произошло с твоим Окделлом, только подтверждает мою мысль! Он отказался служить мне. Поэтому Гальтара и покарала его, стоило ему там появиться.
— Ну знаешь ли! — в сердцах ответил Робер, потрясенный этим наивным цинизмом. — Дикон умер, а ты радуешься его смерти, потому что это как-то подтверждает твою мысль!
Альдо, примирительно улыбнувшись, дружески похлопал его по плечу.
— Не злись, — сказал он добродушно. — Мне тоже жаль мальчишку, но ты же не станешь отрицать, что он сам виноват!
Робер отвернулся, чтобы Альдо не видел его расстроенного лица.
— Дикон, как и ты, поверил в древнюю магию, — ответил он печально, — и вот к чему это привело. А теперь ты хочешь залезть туда же! Пойми: Гальтара опасна! Франциск Оллар в свое время завоевал Талиг без всякой магии. Мы должны действовать так же.
Альдо легкомысленно отмахнулся.
— Оллар завоевал Талиг только потому, что Раканы отказались от древней магии, — заявил он. — Если я стану слушать тебя, то всю жизнь просижу в Сакаци за спиной у Матильды. Не трусь, Робер! К тому же я ведь не Окделл, чтобы соваться в Гальтару неподготовленным. Не беспокойся: прежде чем мы отправимся туда, я перетрясу все старье, какое только найду в наследстве моих любезных предков.
Всего удивительнее было то, что непоседливый Альдо действительно сдержал обещание, и весь последний месяц Робер с Матильдой оказались предоставлены сами себе. Принцесса отнеслась к внезапной блажи внука с обычной снисходительностью, но Эпинэ грызли тоска и дурные предчувствия, и он с трудом удерживался от того, чтобы не сбежать из Сакаци. Но куда он мог бежать?
Парковая аллея закончилась, и перед Робером возникла дворцовая лужайка с подъездной дорогой. С нее немедленно донесся радостный визг: едва заметив его, служанка Матильды со всех ног бросилась ему навстречу.
— Гици! Гици! — кричала Вицушка, размахивая руками как ветряная мельница. — К вам брат Ансельмо с письмом от отца-настоятеля!
Следом за Вицушкой семенил, скромно потупив глаза, коренастый крепыш в светло-серой рясе. Робер направился прямо к нему: за недолгое знакомство с аббатом Олецием он успел высоко оценить святого отца.
Письмо, однако, оказалось вовсе не от аббата. Над сургучным голубем летел четкий, уверенный почерк кардинала Левия. Робер, охваченный тревожным беспокойством, быстро сломал печать и развернул послание. Оно было кратким.
«Ваша светлость, — писал магнус Ордена Милосердия в официальном стиле, — мои отношения с вами и с покойным герцогом Окделлом обязывают меня держать вас в курсе дел, касающихся вашей семьи. Сожалею, что мне приходится выступать вестником несчастья, но, увы, оно было ожидаемо, и я надеюсь, что вы примете случившееся со смирением истинного эсператиста. Сообщаю вам, что ваш дед, герцог Анри-Гийом, скончался в Эр-Эпинэ первого дня месяца Летних Волн. Это событие делает вас герцогом Эпинэ и возлагает на вас ответственность за ваших подданных и провинцию. Надеюсь, что вы не обманете чаяния, которые связывают с вами все, исповедующие истинную веру в Талиге и за его пределами.