Сердце Скал
Шрифт:
— Замолчите, миледи! — жестко приказал Алва. — Вы забываете, что находитесь в Талиге, а не в вашей мифической Талигойе. Ричарда обвиняют в измене королю. Неужели вы думаете, что такие оскорбления пойдут ему на пользу?
Мирабелла остановилась, тяжело дыша. Она смотрела на Ворона темными, почти черными глазами, в которых все сильнее разгорался сухой блеск.
— Можете не верить мне, но я не желаю зла ни вам, ни Ричарду, — продолжал Алва твердо. — Если, отослав его в Алат, я допустил ошибку, она будет исправлена. Я приму меры,
— О, мне известны ваши меры, герцог! Я не так наивна, как мой бедный преданный мальчик. В Октавианскую ночь вы с Дораком не постеснялись преследовать праведника и выжечь полстолицы! И я догадываюсь, какими лживыми способами вы очернили братьев ее величества, прежде чем зарезать их на так называемой дуэли! Теперь пришел черед самой королевы, не так ли? Но знайте: я еще способна сопротивляться. У меня хранится ваш собственноручный приказ Ричарду следовать в Алат, который мой бедный сын предусмотрительно прислал мне… И я пущу его в ход!
— Вы предъявите его на ближайшем Совете, миледи, где я потребую снять обвинение с герцога Окделла, — спокойно подтвердил Алва. — Я намерен дать понять всем сомневающимся, что Ричард ездил в Граши по моему поручению.
Пораженная Мирабелла буквально впилась в его лицо недоверчивым взглядом.
— Что это значит, герцог? Какую новую ловушку вы готовите? Неужели вам мало той участи, на которую вы уже обрекли моего сына?.. За что вы так ненавидите его? За то, что он Окделл? За то, что он сын Эгмонта?
— Сударыня, вы бредите, — остановил ее Алва: извращенное толкование герцогиней каждого его слова уже начинало порядком утомлять. — Я никогда не питал ненависти к вашему сыну, а теперь и подавно.
— Тогда зачем вы предали его?!
— Предал? Что за чушь! — с досадой произнес Алва, окончательно теряя терпение. — Я выгнал его, это правда, но не за измену королю, а за измену мне. Это ваш сын предал меня, миледи.
— Мой сын верно служил вам! — гневно воскликнула Мирабелла, вскипев от возмущения. — Служил куда более верно, чем вы того стоите!
— Вы мать моего оруженосца и, конечно, не станете распространяться о позорящих его делах, — холодно отозвался Алва. — Я могу рассказать вам откровенно, почему я отослал вашего сына в Алат. Я сделал это потому, что он пытался отравить меня. Он подсыпал мне яд в вино – только и всего.
Мирабелла рвано выдохнула, отступив от него на шаг.
— Так вот оно что! — сказала она, всплеснув руками. — Вы намерены оклеветать моего сына? Моего мертвого сына?..
Алва, невольно задетый этими словами, круто повернулся к ней.
— Мне незачем лгать. Ваш сын пытался отравить меня, и я выгнал его, потому что ненавижу вероломство. Теперь вы единственный человек, который знает об этом кроме меня самого и Ричарда. Я отослал его в Алат, поскольку полагал, что там ему будет лучше, чем со мной. Вот и вся правда, миледи, и, если позволите, мы больше не будем
Герцогиня Окделл, прямая, как палка, с лицом белее снега, смотрела на него расширенными глазами и недоверчиво качала головой.
— Нет, невозможно, — бормотала она. — Ричард не мог сделать ничего подобного. Он… Он слишком верил вам.
— Вероятно, был человек, которому он верил больше? — иронически предположил Алва, приподнимая уголки губ.
Мирабелла повторяла, механически качая головой как заведенная:
— Это невозможно. Мой сын настоящий Окделл, а Окделлы никогда не пойдут на низость.
— Ваш муж тоже был настоящий Окделл, сударыня, — заметил Алва с прежней иронией, — однако он согласился подстроить мне западню и убить меня с помощью бесчестной женщины.
Услышав эти слова, герцогиня слегка попятилась назад, едва не споткнувшись на ходу о край ковра. Алва шагнул вперед, чтобы поддержать ее, но она неловко уклонилась, пошатнулась и тяжело ухватилась за спинку кресла, в которое побрезговала сесть в начале разговора.
— Так вот за что вы его ненавидели! — прошептала она, не сводя с Алвы бездонных, дышащих безумием зрачков. — Вот за что вы его убили! За грех моего мужа!..
— Опомнитесь, миледи! — рявкнул Алва, которому на миг показалось, что он имеет дело с сумасшедшей. — Вы сами не понимаете, что говорите!
— Вы… вы… — бормотала Мирабелла, опуская голову словно под бременем вины, — вы правы… Эгмонт согласился убить вас… Он говорил: такова воля Создателя. Он говорил: вы во власти Леворукого, и Святой Отец отрекся от вас… Но Дикон… Нет. Дикон – нет. Он считал иначе. Он верил вам. Вы не стоили его веры. Вы не стоите и волоска на его голове! — Она подняла голову и, слегка прищурившись, с внезапным интересом спросила: — Что вы сделали ему, герцог? Почему он так разочаровался в вас?
Алва перевел дыхание: похоже, к Мирабелле снова вернулись зачатки разума. Шагнув к столику с фруктами, он наполнил бокал тончайшего роанского стекла.
— Выпейте воды, миледи, — предложил он. — И прошу вас, сядьте: вы едва держитесь на ногах.
Мирабелла только раздраженно затрясла головой.
— Что вы сделали моему сыну? — властно повторила она.
— Не знаю, миледи. Может быть, он приревновал меня к какой-нибудь даме? — любезно выдвинул гипотезу Алва, слегка приподнимая бровь.
— Нет… — протянула Мирабелла, сверля его темным яростным взглядом. — У моего сына не было любовниц!.. Но даже будь это не так, из-за женщины Дикон вызвал бы вас на дуэль. Окделлы не бросают своим соперникам яд в вино!.. А, только что вы заявили, будто сказали мне всю правду? Нет… Это не вся правда! Что же вы утаили? Что произошло между вами на самом деле? Может, мой бедный мальчик наконец-то понял, какова ваша подлинная суть? Может, он наконец-то догадался, что вы не герой Октавианской ночи, а соучастник Дорака, не так ли, герцог?