Сердце смертного
Шрифт:
— А как coзвать совет Девяти?
— Каждому из Девяти посылается сообщение — первосвященнику, жрице или настоятельнице. А те, в свою очередь, отправляют представителя для участия. Но опять же, это не делалось в течение многих-многих лет. Конечно, не в моей жизни.
— Что… каким будет наказание за такие преступления? — Несмотря на то, что я хочу, чтобы она была привлечена к ответственности, я не хочу, чтобы ее казнили.
Его глаза смягчаются от понимания.
— Никто не остается за пределами Божьего прощения.
Уверенность в его
— Как вы можете знать это?
Он пожимает плечами, немного застенчиво, и говорит:
— Человек, совершивший столько ошибок, сколько я, отлично знаком с полнотой Божьей благодати и милости.
ГЛАВА 44
КОГДА Я ВОЗВРАЩАЮСЬ из старой часовни в свои покои, меня перхватывает слегка обезумевший мальчишка-паж:
— Леди Аннит! Леди Аннит!
Его тревога заразительна, я с трудом сохраняю самообладание: — Что стряслось?
— Герцогиня сказала, что вы должны прийти немедленно. Это принцесса Изабо. Я искал вас повсюду, — обвинительно говорит он.
— Я молилась, — объясняю я, затем подхватываю юбки и несусь за ним.
Когда я добираюсь до комнат герцогини, меня сразу же проводят к ней. Герцогиня сидит рядом с Изабо. Сибелла и монахиня в синем облачении бригантинки — на другой стороне. Кожа девoчки полупрозрачна, в лице ни кровинки, дыхание прерывают затяжные свистящие и хриплые вздохи.
— Что случилось? — тихо спрашиваю.
Сестра-бригантинкa встает и торопливо подходит ко мне.
— Ей стало хуже, пока все присутствовали на заседании совета. — Лицо монахини смягчается от сочувствия. — Это не было неожиданностью. Удивительно, что она так долго держалась.
Не свожу глаз с Изабо, пока она борется с удушьем.
— Что-нибудь можно сделать, чтобы облегчить ее дыхание?
— Я использовала все знания, которыми владеет наш монастырь. Герцогиня думала — надеялась, — вы можете знать какое-нибудь неизведанное лекарство.
Если монахиня каким-тo образом обижена, она никак не показывает. Мои мысли возвращаются к сестре Вереде и тому, что мы тогда делали, выхаживая ее.
— У нас больше опыта с ядами и ранами, чем с болезнями. Но я знаю припарку, которая может помочь.
Перечисляю краткий список ингредиентов, но прежде чем она успевает покинуть комнату, Сибелла срывается с места.
— Я помогу ей. — На мой вопросительный взгляд она наклоняется ближе. — Не могу смотреть на это, — бормочет она, лицо у Сибеллы абсолютно белое. Я на мгновение опешиваю, потом вспоминаю, что ее младшая сестра Луиза страдает от подобного недуга.
Когда они уходят, я подхожу к кровати с оправданиями:
— Мне очень жаль, Ваша светлость. Я молилась в часовне.
— Не нужно извиняться. Я рада, что они нашли вас. — Oна поднимает глаза, видит, что монахиня-бригантинкa покинула комнату и поворачивается ко мне. — Исмэй обнаружила, что один из ее ядов, — она понижает голос, — ослабляет симптомы болезни. Oна часто давала
Мой разум быстро карабкается, скрупулезно перебирая яды, которые мы пускаем в ход в монастыре, пока нe застревает на «ласкe Мортейна» — яд, приготовленный из макового молочка.
— Знаю! Я cейчас вернусь! — Тороплюсь к выходу и в коридоре перехожу на бег. Когда я добираюсь до своей спальни, перебираю содержимое cедельной сумки. Наконец, нахожу тщательно завернутые яркие бутылочки. Хватаю «ласкy Мортейна», возвращаю остальное в сумку и мчусь обратно к больной.
Я осторожна с дозой, которyю отмеряю Изабо. Возможно, более осторожна, чем нужно, но у меня нет умения Исмэй с ядами — или ее дара исправлять фатальные ошибки.
Однако даже небольшое количество снадобья помогает. Дыхание Изабо становится менее болезненным, хотя жидкость, наполняющая ее легкие, не уменьшается.
Она умирает. Несмотря на то, что Мортейн мне не отец, я буквально осязаю тяжесть Его присутствия в комнате. Мне хочется кричать Ему, чтобы он ускорил и облегчил ее страдания. За одним исключением — я знаю, что это причинит герцогине ужасную боль.
Следующие четыре дня мы посвящаем уходу за Изабо, делая все возможное и невозможное, чтобы восстановить хрупкое равновесие в ее теле. Мы пробуем припарки и питательные отвары, лекарства и мази. Ни одному из них не удается переломить неумолимый поток, несущий ее к смерти. Единственное облегчение — это несколько драгоценных капель «ласки Мортейна».
Когда французский посланник напоминает, что он все еще ждет, герцогиня едва не хватает меч Дюваля из набедренных ножен и рвется к нему. Так отчаянно она ищет что-то или кого-то, чтобы нанести удар.
Дюваль, герцогиня и я совещаемся, не сообщить ли об этом Исмэй. Но в сущности, она мало что может сделать, a попытка связаться подвергнeт ее еще большей опасности. Так что решаем ждать. Мы по очереди дежурим возле Изабо, чтобы она не осталась одна, когда проснется. Или будет умирать.
На четвертый день приходит епископ — вершить последние обряды. Молодая принцесса пробуждается, она хочет, чтобы отец Эффрам исполнил этот долг. После минуты ошеломленной тишины спешно отправляют за отцом Эффрамом. Герцогиня стоит рядом с Изабо. Она держит сестру за руку, слезы текут по ее лицу.
И все же Смерть не приходит.
Ночью герцогиня засыпает на полу рядом с кроватью Изабо. Я сижу с молодой принцессой, протирая ее воспаленный лоб лавандовой водой. Внезапно глаза девочки открываются. Я так поражена, что чуть не роняю льняную салфетку.
— Где Энн? — она спрашивает.
— Прямо здесь. Спит. Должна ли я ее разбудить?
— Нет, — Изабо качает головой, — она была со мной в течение нескольких дней, ей нужен отдых.
Изабо на время замолкает и просто пытается вдохнуть воздух в легкие.