Сердце волка
Шрифт:
Я на миг замерла.
А затем бросилась к постели Эдди и приподняла мальчику голову, одновременно пытаясь уменьшить поток крови, льющейся из его горла. Два часа… если я ничего не придумаю, Эдвин умрёт всего лишь через два часа!
Но что я могу сделать?! Что?!
— Гал, — раздался сзади странный, какой-то оцепеневший голос Грэя. — Зови Эллейн. Быстрее!
Тяжёлые шаги, стук от закрываемой двери, а потом оглушительный грохот — Гал явно разбил амулет призыва. Остаётся надеяться, что герцогиня сможет прийти в ближайшее время, иначе…
«С Эдди в любом случае всё будет в порядке.
Как же так, Ари?!
Проклятье чёрной крови — неснимаемое. Необратимое. О каком любом случае ты говорила?!
«Есть один способ, но для этого… придётся пожертвовать жизнью. Нужно заменить кровь проклятого на собственную, а его кровь забрать себе».
Слова императора полыхнули яркой вспышкой в моём сознании.
Заменить кровь на собственную…
Эдди вновь закашлялся и стал захлёбываться. На мгновение я прикрыла глаза, чувствуя, как моя волчица начинает беспокойно выть и царапаться, ощущая опасность для своего волчонка.
Нет. Не отдам! Зубами вцеплюсь, когтями рвать буду. Не отдам!!!
Кем бы ты ни был, маг Крови, я не отдам тебе сына. Никогда!
Зарычав, я позволила волчице чуть больше — выпустила когти на обеих руках и резким движением разорвала ими вены на запястьях…
— Ронни…
Этот голос, такой родной, но сейчас не нужный. Мешает. Не надо мешать! Сосредоточиться. Надо сосредоточиться.
— Отойди! — зарычала, на мгновение обернувшись, и Грэй вздрогнул, увидев изменившееся лицо…
Клыки, острые и длинные, морщины на носу, как у волков, когда они скалятся, а в глазах кружатся, как бешеные, жёлтые искорки, превращая радужку из голубой в золотую.
— Волчица…
Ещё раз рыкнула, недовольно, но не зло, отвернулась… и, склонившись над Эдди, порвала когтями запястья мальчика, прижала к ним свои, из которых уже текла кровь — не чёрная, обычная — и зашептала…
Плечи волчицы задрожали, их с мальчиком руки окружил слепящий круг Света, и изо рта Эдди наконец перестала течь чёрная кровь.
Несколько секунд — и недовольный рык, вновь разорванные запястья — и то же самое, прижимать, шептать, лить Свет. Свет — противоположность Тьме, которая нужна, чтобы наложить проклятье, он поможет…
Когда волчица закончила работу и обернулась — она перестала быть волчицей…
Я позволила ей больше, потому что волчица сильнее и быстрее. И только когда щёк Эдди коснулся румянец, я наконец стала собой и, обернувшись к застывшему за плечом Грэю, почувствовала, как меня всё сильнее утягивает в темноту.
Она звала — прекрасная, чёрная, безмолвная и беспамятная. И я знала, что уже не смогу противиться — отдала все силы сыну. Всю кровь, всю жизнь…
Он будет жить. Я хотела сказать это Грэю, но не успела. Я уже не принадлежала самой себе.
Я умерла.
Старик Родэн любил дождь. Хотя так было не всегда.
Когда-то давно он, как и остальные оборотни, дождь ненавидел. А за что его любить? Сырость, слякоть, и чихать тянет. Все оборотни не любят дождь, и когда с неба льёт, они предпочитают находиться дома, в тепле и сухости.
Родэн же выходил на крыльцо, садился в старое кресло и смотрел. И дышал. Дышал чистым, свежим воздухом, в котором было столько разных оттенков запахов, что у него чесался нос.
В такие минуты он был почти счастлив. Ему казалось, что вода смывает не только грязь, но и его грехи. Чудилось, будто он вернулся туда, почти на столетие назад, и его Мара по-прежнему беременна первым ребёнком… И ничего этого не было, не случалось. Рэйнар не умирал, и Лирин осталась такой же весёлой и беззаботной, и её волосы светлые, а вовсе не седые. И никогда в деревне белых волков не рождался горбун, никогда. Только Дэйнар, сын Родэна и Мары.
Старик вздыхал и украдкой вытирал глаза — так, чтобы жена не видела. Она обычно тоже сидела рядом и смотрела на дождь.
Они не разговаривали. Да им и не нужно было разговаривать. Всё уже сказано и сделано. Жизнь почти прожита, и ничего не вернуть, не исправить.
И старики не верили, что когда-нибудь дождутся прощения. Да и, по правде говоря, они считали, что вовсе его не заслуживают.
А то, чего заслуживают, они уже получили.
В тот день дождь шел с утра до самого вечера. А когда наступили сумерки, Родэн решил прогуляться.
Он и сам не понял, зачем пошёл в деревню. Что-то будто тянуло его туда, и он покорно побрёл в ту сторону, куда его тянуло.
Старик не сразу понял — то, что он слышит, вовсе не призраки прошлого, не его собственные мысли, а реальные события. Настоящие звуки, смех, крики…
— Бей жабу!
— Да, так её!
— Давай, бросай!
Это было так похоже… Так похоже на то, что он когда-то слышал и не останавливал. И даже надеялся, что какой-нибудь случайный камень убьёт того, кого Родэн в мыслях теперь называл не иначе как «ирли» — сынок.
Спина, которая, как он думал, сгорбилась навсегда, вдруг выпрямилась. Старик вышел из-за угла… и застыл на секунду, вглядываясь в происходящее.
Толпа оборотней. Совсем юных, большинство не обращённые… И эти необращённые хватали камни с земли и бросали в девочку, что стояла шагах в десяти от них. Девочка не уворачивалась, не пыталась убежать. Просто стояла и смотрела на сородичей глазами, в которых…
Обречённость. Отчаяние. Боль.
Как же всё это было знакомо Родэну.
Она глядела на кого-то в толпе, остальных будто не замечая. Старик шагнул вперёд, намереваясь схватить за плечо ближайшего мальчишку — но в этот момент девочку в грудь ударил большой и острый камень, и она, сдавленно охнув, осела на землю.