Сердце Запада
Шрифт:
– Вы, сэр, можете отправляться ко всем чертям собачьим!
– Сейчас твои словечки действительно хороши, Бостон, вот только произношение подкачало. В твоем голосе по-прежнему слишком много крахмала.
Она возмущенно фыркнула и еще раз злобно вперилась в него, а Зак сверкнул ободряющей улыбкой. Но внутри у него все скручивало от страха.
Клементина мучилась уже шестнадцать часов. Ее грудь так яростно качала воздух, что Рафферти боялся, что ее сердце не выдержит. От пота она взмокла как мышь. Клементина давно разделась до сорочки, и теперь насквозь мокрая рубашка скомкалась вокруг талии.
Широко
И если она скоро не родит, то умрет. Рафферти увлажнил сухие, потрескавшиеся губы снегом и вытер испарину со лба прохладным влажным куском ткани. «Заступи, спаси, Господи…– снова и снова молил Зак будто возглашал ектенью [14] . – Пожалуйста, Господи, заступи, спаси, пожалуйста, спаси, помилуй, пожалуйста…»
14
Ектения(греч. «усердие, протяжение») – общее моление на церковных богослужениях, когда священник возглашает молитвенные прошения, а хор на каждое прошение поет «Господи, помилуй» или «Подай, Господи».
Спина Клементины выгнулась, а живот резко сократился. Она так вцепилась в решетки кровати, что мышцы на ее горле выступили подобно белым веревкам. Ее зубы сжались, а губы скривились в гримасе боли.
«Пожалуйста, Господи, спаси, помилуй, пожалуйста, пожалуйста…»
Клементина закряхтела и снова приподнялась, и сильный режущий звук вырвался из ее груди, будто тупой пилой провели по мокрой древесине. Зак бросил влажную тряпку на пол, встал между бедер роженицы и увидел макушку ребенка. Его горло перехватило, и слезы обожгли глаза.
– Он идет, Бостон. Я вижу головку, – выкрикнул Зак и затих в облегчении. Живот Клементины снова сжался, а спина выгнулась, и пятки погрузились глубоко в матрас. – Потихоньку, потихоньку... Святой Иисусе. Тужься, милая. Вот так, дорогая, потужься еще немного …
Задыхаясь, кряхтя и изо всех сил тужась, Клементина каким-то образом приподнялась на локтях и попыталась лично убедиться, что дитя показалось.
– На кого он похож?
– На ребенка. – Зак взял ее руку и положил пальцы на волосики младенца между ее разведенных ног. – Вот, сама потрогай.
Тяжело дыша, она улыбнулась.
– О, Боже. Да… – Зак повернул голову и прижался губами к ее колену, ощущая вкус соли ее пота и своих слез. – О, Господи.
Клементина опустилась, кряхтя, тужась и напрягаясь изо всех сил. Головка постепенно вышла, а затем и плечики. Петля пуповины обвивала шею младенца, но даже прежде, чем проклюнулась паника, Зак поддел петлю пальцем и осторожно снял её с маленькой головки. И тут внезапно ребенок, склизкий и мокрый, скользнул в его ожидающие руки.
Он пальцами стер слизь с крохотного личика, смехом вторя громкому пронзительному воплю новорожденного. После чего положил сына Клементины ей на живот. Младенец
– Посмотри на него, – прохрипел Зак. В горле встал ком, когда сердце защемило от волны любви к ребенку брата, стремительной, неистовой и душещипательной. – Посмотри на своего сына, Бостон.
Клементина попыталась снова приподняться на локтях, и Зак поддержал ей спину. Она тоже смеялась, в ее голосе слышались радость, облегчение и трепет.
– О, Рафферти… ты когда-нибудь видел что-нибудь прекраснее?
Он повернул голову, чтобы посмотреть на нее. Волосы прилипли к щекам мокрыми липкими прядями. Лицо было бледным и измученным, а губы – потрескавшимися и местами искусанными до крови. Зак увидел свое отражение в черных зрачках широко распахнутых глаз Клементины.
– Нет, – ответил он. – Я никогда не видел ничего прекраснее.
Рафферти обрезал пуповину и, когда вышел послед, положил его в цинковое ведро, чтобы позже закопать. После чего вымыл новорожденного и Клементину теплой водой, которую несколько часов выстаивал на плите. Он касался ее обнаженного тела, грудей и области между ног.
У Зака не нашлось ничего подходящего, во что можно было завернуть ребенка. И он остановил выбор на одной из своих мягких полотняных рубашек. «Пеленка» слегка утихомирила дрыганье младенца, но не его требовательный крик, достаточно громкий и пронзительный, чтобы содрать кору с деревьев.
Зак вложил корчащийся сверток в протянутые руки Клементины и сел рядом с ней на постель. Они вместе смотрели на красное личико с крошечным вопящим ртом и глазами, сузившимися в злобные щелки.
– Не думаю, что я ему нравлюсь, – прошептала Клементина.
– Может, он просто голоден.
Она языком увлажнила потрескавшиеся опухшие губы.
– Не уверена, что знаю, как его кормить.
Рафферти до боли вдохнул. Ему пришлось сжать кулаки, чтобы не взять её лицо в ладони и не поцеловать бедные израненные губы.
– Полагаю, если ты просто приложишь его к груди, остальное он сделает сам.
Клементина расстегнула рубашку Зака, которую он надел на нее вместо пропитавшейся потом сорочки, и приложила новорожденного к груди. Свет, льющийся через оконное стекло, окрасил ее кожу в кремовый золотистый цвет свежесбитого масла. Наступил рассвет, вставало солнце. Снег прекратился, и весь мир казался белым, чистым и заново родившимся.
Рафферти очарованно глазел на сына брата: просвечивающиеся припухшие веки размером не больше чем ноготь на дядином мизинце, маленькие кулачки, запрокинутые по обе стороны от головки. Розовый ротик жадно сосал грудь.
– Как бы мне хотелось, чтобы он был моим, – произнес Зак. Слова сорвались с губ нечаянно, но взять их назад было уже невозможно.
Клементина отвернулась, и Рафферти увидел, как ее рот напрягся от душевной боли, а глаза потемнели.
– Я люблю Гаса, – сказала она и словно полоснула его по сердцу. – Он не только мой муж, но честный, благородный и очень хороший человек. И я поклялась перед Богом, что буду любить его. – Невестка посмотрела на Зака, и ее глаза заблестели как осколки стекла. – О, Боже, Боже, как же я могла об этом догадаться? Откуда могла узнать? До нашей с тобой встречи из всех, кого я видела, он больше всего походил на такого, как ты.