Сердце Запада
Шрифт:
– Клементина…
– Нет. – Она прижала пальцы к его губам, на мгновение, не дольше. – Нас нельзя обвинить за то, чего мы не произносили, помнишь? Так вот, ты не должен этого говорить. Одному из нас всегда следует соблюдать осторожность, чтобы не сказать лишнего. И сейчас этим осторожным должен быть ты.
И Зак ничего не сказал. Да и не было смысла твердить о том, чему никогда не осуществиться. Женщина из плоти и крови на его постели никогда не будет принадлежать ему. На его долю оставались только тоска и слова, которые так и не были произнесены, но уже были отвергнуты.
Рафферти поправил подушки под спиной
– А сейчас ты должна постараться немного поспать.
– Ты будешь здесь, когда я проснусь?
– Я не оставлю тебя, Клементина.
Он сел рядом с ней на постель, не отрывая взгляда от бледного лица. Убедившись, что она заснула, Зак наклонился и легонько прижался губами к ее рту. Произнес ее имя, позволяя дыханию омыть ее губы.
Но эта женщина по-прежнему оставалась женой его брата.
* * * * *
Клементина открыла глаза и уставилась прямо в лицо Заку. Долгое время они просто смотрели друг на друга, а затем она сказала:
– С Рождеством, мистер Рафферти.
Они обменялись улыбками. А затем вместе наблюдали за тем, как новорожденный спит на сгибе руки матери, и их улыбки становились все шире, охватывая весь мир.
Клементина пристально изучала лицо своего сына. Оно было круглым, красным и сморщенным как у гнома, и, тем не менее, самым красивым на свете. Любовь Клементины к этому крохе была такой сильной, что вызывала боль в груди. Малыш на руках был хрупким и таким же невесомым и мимолетным, как солнечный зайчик. И до того крошечным, уязвимым и беспомощным, что ужас охватил ее сердце.
– О, что мне делать? – запаниковала Клементина. – Я совсем не знаю, как быть матерью. И даже толком не умею его кормить.
Рафферти вытянул руку, и она подумала, что он прикоснется к ней, но вместо этого Зак согнутым пальцем погладил щечку ребенка, а затем поднял глаза на неё.
– Уверен, ты способна научиться всему, чему пожелаешь, и можешь справиться с чем угодно. Ты же продержалась до первого снегопада и даже дольше.
В чистом зимнем воздухе раздались рев животных и крики. Рафферти подошел к окну.
– Это Гас, – сказал он. – С доктором. – Зак поднял оконную раму, что-то крикнул, выдохнув облако белого пара, и помахал Гасу.
Клементина смотрела на его темный четкий профиль и чувствовала, как в ее душе шерохнулась обжигающая боль, которая, как она знала, будет с ней всегда. Между ними изменилось все. И одновременно ничего не изменилось.
Она мысленно попросила его снова взглянуть на нее.
Но Зак не повернул к ней головы, поскольку домой вернулся его брат.
Гас ворвался в лачугу в вихре холодного воздуха и волнения. Он глянул на своего сына, устроившегося на груди матери, и его лицо засияло ярче тысячи свечей.
– Вот черт, – выдохнул он, и от радостного смеха задребезжало окно. – Вот черт.
Клементина улыбнулась хохочущему мужу и почти услышала, как ее сердце разрывается пополам. Гас был именно таким, как она и сказала, – хорошим, честным и благородным, и она только что родила ему сына. Нет, она никогда не сможет оставить его. По многим причинам не сможет.
Клементина приподняла ребенка и передала его в неловкие руки мужа. Гас перевел взгляд от младенца к ней, а затем к Заку.
– Зак… Боже, Зак, я не знаю,
Рафферти небрежно пожал плечами.
– Черт, брат. Это точь-в-точь как теленка принять.
Клементина с тоской ждала, что его одновременно красивые и ужасные темно-желтые глаза найдут ее, и они нашли – на краткий миг, прежде чем Рафферти отвел взгляд в сторону и прикрыл глаза веками, поскольку шляпы на нем не было. Но на один удар сердца жесткий панцирь, под которым он таился, треснул, и от Клементины это не скрылось.
На один обжигающий миг она увидела пылающее сердце Зака.
ЧАСТЬ 2
1883 год
ГЛАВА 16
Дилижанс накренился на изрезанной колеями дороге, и обрушившийся на него порыв ветра загремел кожаными шторками, послав облако пыли в окна на восьмерых мужчин и китаянку, теснившихся на жестких сиденьях из конского волоса.
От жгучей пыли девушка закрыла глаза. Но через мгновение вновь открыла, когда ей в нос ударил резкий запах виски. Сидящий напротив чужеземный дьявол потряс коричневой стеклянной бутылкой перед ее лицом и нагло ухмыльнулся, оскалив зубы. Виски выплеснулось ей на колени и на пухлые кожаные мешки с почтой, спрятанные под ее ногами.
– Пить хочешь, маленькая китаянка? Пи-и-ить, – повторил он громче, словно обращаясь к глухой.
Эрлан, любимая дочь дома По, скрывала отвращение, сохраняя невозмутимый как оперная маска вид. Подобно многим фон-квеям [15] , этот мужчина был волосатым и носатым как бабуин, и точно так же источал отвратительный запах.
Ничего не ответив, китаянка потупилась.
И хотя она вела себя покорно и безропотно, не делала ничего наперекор, не выказывала чувств, веревка все сильнее затягивалась на ее шее в знак предупреждения.
15
Фон-квей (пер. с китайского) – чужеземный дьявол.
Привязь являлась самым худшим наказанием.
Именно мать Эрлан положила начало всему, и ее поступок был настолько ужасным, позорным и постыдным, что расплатой стала смерть. И за этот позор и стыд пришлось пострадать и Эрлан, дочери своей матери. Отец, одержимый яростью и жаждой мести, продал ее работорговцу в Фучжоу за сто таэлей [16] серебра.
Работорговец изнасиловал Эрлан, сломив отчаянное сопротивление, и на ее грудях остались глубокие отметины от его длинных ногтей вишневого цвета, изогнутых и острых, как орлиные когти. Но в первый раз Эрлан заплакала, только когда насильник вырвал из ее ушей серьги из драгоценного белого нефрита, серьги, которые подарил ей отец в день ее превращения в женщину.
16
Таэль– денежно-весовая единица Восточной Азии, применявшаяся с древних времен в Китае; ныне вышла из употребления.