Сердце знает
Шрифт:
Хелен покачала головой, словно не могла поверить в то, что слышит.
— Я не хотел, чтобы ты знала такое о нем или обо мне, так почему же я выкладываю все это? — Он засмеялся, покачивая головой из стороны в сторону, отводя взгляд от нее, от отцовской последней большой поделки, которой ему следовало бы, по правде, восхищаться. — Картер тоже не знал его таким, да и Роуз жила, главным образом, у родственников. В те годы здесь были только я, отец и бутылка. Господи, ведь он умер, а я такое вытаскиваю наружу. — Он остановил взгляд на двери черного хода, и чувство было такое,
Она положила руку ему на колено. Не бог весть какое дело, просто капелька сочувствия со стороны друга, но от этого прикосновения он вскочил на ноги. Сочувствие он ненавидел. Ему хотелось, чтобы она прикасалась к нему, но не из жалости, и он был противен самому себе за то, что вызывал у нее это чувство.
— Хочешь, я отправлю эту штукенцию твоему сыну? Сделаю это с радостью.
— А как же дети Картера?
— Я предлагал, но он сказал, что макет будет в доме только место загромождать. — Риз прислонился к стойке, чувствуя себя глупо, что так резко вскочил из-за простого прикосновения. — Я говорил ему, что он должен хоть что-то сохранить на память об отце для своих детей, но он, по-моему, обижен. А ведь это я должен жаловаться. Мне досталась эта головная боль.
Хелен встала, стряхнула крошки с рубашки, поставила свою тарелку в мойку. — Так ты побудешь здесь еще некоторое время?
— Пару недель, по крайней мере. — Он улыбнулся. — Может, займусь «блэкджеком».
— Между нами, это может стать очень дорогим удовольствием. Я бы не советовала.
— Не советовала? А что бы ты посоветовала? Между нами.
— Езду верхом. У твоего отца есть две, вернее, у тебя есть две очень славные лошади.
— Две — это хорошо.
— Кстати, одну из них зовут Блэкджек.
— Как у генерала Першинга. — Он видел, что она немного огорчилась, когда он заметил связь между именами. Он отнимал у нее возможность просветить его. — Отец интересовался не только Кастером и Бешеной Лошадью. Он когда-то служил и любил разные военные истории. А как зовут другую?
— Джампшот [3] .
А вот это имя его действительно удивило. Было время, когда баскетбол стал единственно стоящим, что их объединяло, но затем он уехал, и старик отступил куда-то вдаль, словно лицо в фильме ужасов, зловеще растворяющееся на черном фоне.
3
Бросок в прыжке.
— Он гордился тобой, Риз.
— Правда? А что он обо мне рассказывал?
— Рассказывал, что ты постоянно занят, и вы редко видитесь. Говорил, ты всегда присылал ему билеты на свои игры, а он старался ездить на них настолько часто, насколько мог.
— Что было не очень часто.
— Он говорил, что не любил летать. Но очень любил смотреть, как ты играешь. И лицо его сияло, когда он рассказывал о тебе.
—
Ему очень не нравилось то, что эти мысли не покидали его, постоянно роились в его голове, пусть даже он старался, чтобы погребальный обряд и поминки прошли с должным почтением и уважением. Обижаться, раздражаться было бесполезно и неприлично. Вот сейчас ему хотелось слушать воспоминания Хелен, приятные и почтительные. Ему хотелось слушать, как увлеченно она говорила о его отце. — Я редко с ним виделся, когда ушел из спорта. Думаю, не хотел видеть, что мой уход сделал с ним.
— Могу сказать тебе, он очень переживал, как твой уход отразится на твоей жизни, — сказала она. — Я хотела расспросить его подробней о твоем уходе из баскетбола.
Он посмотрел на нее. Она отвела взгляд в сторону. Ее тревожило, что он так рано ушел из большого спорта. А ему трудно было объяснить.
— Тебя по-прежнему беспокоят травмы?
Он ничего не ответил.
— Писали, что ты повредил спину. И еще что-то о переломе лодыжки, но вижу, ты бегаешь по-прежнему.
— Да, бегаю по-прежнему. — Он отодвинулся от стойки. И от нее. Но она ждала ответа. — Я игрок атлетического плана, — объяснил он, прибегая к тривиальной защите. — Выхожу на площадку и прессингую. Ведь я должен компенсировать чем-то нехватку роста и недостаток в скорости, и моей сильной стороной было… — Драться до последнего.
— Сердце, — подсказала она. Он осторожно посмотрел на нее, и она улыбнулась. — Помню, один из комментаторов сказал, что ты в каждую игру вкладываешь все свое сердце, и что наблюдать за тобой сплошное удовольствие, потому что в каждом матче ты играешь, словно это последний раз.
— Твое лицо засияло, когда ты это услыхала? Когда ты это говорила, оно сияло. — Он испытал невероятное облегчение. И ему лестно было видеть, что она смутилась. В таком состоянии он всегда расплывался в улыбке. — Да, неплохо сказано. Я играл от всего сердца.
— Так ты ушел из-за спины? Что стало последней каплей?
— Стечение обстоятельств. Ничего приятного. Уводи, уводи ее подальше от разговора о сердце. Он скрестил руки на груди и улыбнулся. — Пот, вывихи, кровь, гнои — ничего приятного.
— Ты почти убедил меня.
— Это только часть. Об остальном и говорить неохота. Может, еще курицы?
— Это индейка. — Ее улыбка была ласковой. — Выглядишь ты здоровым.
— Ты тоже. — Он подошел ближе. — А теперь что?
— Теперь подхватились?
Он воспринял это как приглашение потянуться друг к другу, но она предупредила его намерения.
— Все равны, — сказала она, быстро убирая еду. — Мы оба здоровы, отец твой умер, а мы тут, как бы удивляемся, почему это.
— Он оказался на пути машины, — сказал Риз, разводя руками. — Ты ведь общалась с ним долго. Он что, играл в «блэкджек»?
Риз спросил полушутя, но когда Хелен осторожно взглянула, он приподнял бровь, требуя ответа.
Она едва слышно сказала «нет», покачав при этом головой.