Сердечные риски, или пять валентинок

Awelina

Даже не осознавала, куда иду и зачем это делаю. Жизненноважным казалось просто двигаться. Шагать. Сосредоточиться на том, как пружинит каждая мышца. Просто дышать, до отказа заполняя легкие затхлым морозно-сыроватым воздухом. Ни о чем не думать. Ничего не решать. Смотреть только вперед — в темный тоннель улицы со стенами из света фонарей и освещенных окон зданий.

Вперед. Шаг за шагом. Все быстрее.

Холод и движение помогли прийти в себя, мобилизоваться. Я обнаружила, что зашла в район, в котором никогда не была, поскольку он находился в противоположной стороне от моего привычного маршрута. Справа — небольшой сквер: путаное кружево ветвей деревьев, шатром нависшее над фигурными фонарями,

вымощенные брусчаткой дорожки и вытянувшиеся вдоль них газоны с изрубленной корочкой сугробов. Плотнее запахнувшись в пальто, которое не застегнула, накинув на голову капюшон, я повернула туда, приметив лавочку, расположенную как раз между двух фонарных столбов. Присев на нее, можно отвернуться от дороги, от вида на жилые кварталы, от всего.

Вероятно, я сидела достаточно долго, всматриваясь в спящий в оболочке электрического освещения кустарник и стволы деревьев за ним, прислушиваясь к шуму моторов и шороху шин проезжающих за моей спиной автомобилей. Дрожала от мороза, студившего колени, пробравшегося в рукава, щиплющего ничем не прикрытую шею.

Рано или поздно мне предстоит вернуться, нормально одеться, забрать свои вещи. Нельзя оставлять в беспорядке рабочее место. И нельзя не выполнить порученное мне дело. Я представила, как, вернувшись, вложу распечатки в ту папку, на первой странице которой его записка… практически признание…

Боже, как теперь нам смотреть в глаза друг друга? Он не подумал, нет.

«Отчитаетесь лично мне. Результаты я жду вечером», — этой фразой он ясно дал понять, что наша беседа неизбежна, а значит…

Как мне действовать? Разорвать все окончательно? Оставить между нами тоненькую ниточку дружеского общения?

И то, и другое решение почему-то разъедает душу будто кислотой.

Теперь меня начало трясти не только от холода, но еще и от нахлынувшего волнения. Внезапно кто-то, перешагнув скамью, опустился рядом, а я вздрогнула, отшатнулась, впившись взглядом в лицо севшего.

Вадим. С непокрытой головой и тоже в расстегнутом пальто, наброшенном на сорочку, светлым пятном выделяющуюся в полутьме. Он криво усмехнулся, но улыбка не коснулась уставших настороженных глаз:

— Пошел за тобой. Все ждал, когда ты вернешь мне ту папку, уже успел сто раз терпение потерять, а вместо этого ты пулей пронеслась к выходу.

Облизнув губы, я открыла рот, но не произнесла ни слова. С изумлением осознала, что мною овладело полное спокойствие. Словно все так, как и должно было быть: он сейчас здесь, со мной, готов говорить и выслушивать, вне стен офиса, диктующих какие-то границы поведения и суждений, мы оба пока молчим, вглядываясь в лица друг друга, собираемся с силами и духом для момента, после которого по-прежнему ничего не будет.

— Это, наверное, как в кино — получить признание в любви накануне дня всех влюбленных, — отвернувшись, Вадим уперся локтями в колени, обхватил руками голову и устало выдохнул:

— Короче, это или знак судьбы, или же ее насмешка.

Я оставалась безмолвной, глядя на его опущенную голову. Хотелось пригладить его встрепанные волосы, поднять воротник пальто, прижаться к его телу очень плотно, чтобы согреться, перестать чувствовать себя скованной ледяным напряжением, а почувствовать живое тепло, крепость мышц.

— Итак, ты нашла и прочла, — убрав одну руку, Вадим искоса посмотрел на меня. — А теперь предпочитаешь молчать. Ты уезжаешь с ним? Поняла, что от чувства не избавиться, и решила больше не сдерживать себя?

— Да, — голос осип, я прокашлялась. — Да, я уезжаю. Но не с Димой. Одна.

Он глухо выругался:

— Черт, это еще хуже, — на секунду спрятав лицо в ладонях, он, потерев щеки, сцепил пальцы на затылке и тяжело вздохнул. — Черт…

Мы помолчали.

— Арин, послушай, —

он вдруг выпрямился, ожег меня взглядом. — Да, нам надо было поговорить еще вчера, и возможность даже была! — стукнул ладонью по бедру. — Но, поверь, вчера я бы запорол дело. Факт. Потому и отстранился, отказался от поездки. Я же с ума сходил от ревности. Я всегда сходил с ума от ревности. Были все основания думать, что он дороже тебе, чем я со всеми своими знаками внимания и ключами от сердца на блюдечке. Ничем и никогда ты не поощряла меня, наоборот, держала на расстоянии. Меня швыряло из одной крайности в другую. То мне казалось, что у меня есть все шансы рано или поздно хотя бы проблеск ответного чувства от тебя получить, а то — что нет, все напрасно. И вот вчера… Не мог поверить, что он заявился, подарил тебе букет, подначивал меня, а ты… Ты ведь приняла подарок…

Прервала его — он не может упрекать меня хотя бы в том, что связано с этими злополучными розами:

— Я не принимала…

— Ты уходила с цветами!

— А потом отдала их Зинаиде Егоровне.

— Пусть так, — на секунду он успокоился, пристально глядя мне в глаза. Но только на секунду.

— Но ты позволила ему прикоснуться к себе, а со мной даже не поздоровалась. Даже потом не объяснила ничего. Я весь день рвал и метал, работал как одержимый, из офиса не ушел. И я подумал: это все, все кончено, отставка по полной программе. Даже если чего-то добьюсь, то вечно буду тем, кто после… Буду делить твое сердце с ним, и ты показала мне это, пройдя мимо. Мне надо было взять себя в руки, решить, на что я готов, с чем смирюсь, а с чем нет. Время упустил…

Собрав в кулаке края ворота пальто, сжавшись от холода, я впитывала его слова, многое проясняющие, примеривала их к себе. В нас обоих бушевали эмоции. Оба грешили тем, что приписывали друг другу что-то, чего на самом деле не было. А теперь что? Буря стихла или все же нет?

Нет, я не доверяла… Боялась доверять.

— Его приезд, букет и… остальное, — наконец тихо произнесла я, теребя пуговицу. — Это стало неприятной неожиданностью и для меня. Чувства? — задумавшись, прислушавшись к себе, покачала головой. — Ничего настоящего, только такой манящий мираж и мечты. Что бы он ни говорил, между нами практически ничего и не было. И, разумеется, нет сейчас. Да, он тот человек, который влечет к себе с большой силой, с ним приятно находиться рядом, взаимодействовать. Он вселяет в душу легкость и веру в собственные силы. В нем много жизнелюбия и обаяния. И какого-то задора. Да, в него легко влюбиться, а потом легко потеряться…

Оборвав фразу, я посмотрела Вадиму в лицо. Последний рубеж, за которым больше никаких рамок, формальностей, сдержанности и защитного кожуха этики. Мы больше не начальник и подчиненный. И больше не друзья. Мы… кто?

Глубоко вдохнула, задержала воздух в легких, крепче вцепилась онемевшими пальцами в края ворота и закончила:

— И то же самое я скажу и про тебя.

— Про меня? — он смотрел на меня с какой-то жесткой серьезностью. — То есть мы с ним оба… одинаково плохи или хороши? У нас обоих ни шанса, так? И за тонной обаяния кроется разочарование? Ты это мне хочешь сказать? — быстро, требовательно спросил, засунув в карманы руки, стиснутые в кулаки.

Я не ответила. Почувствовав, что практически окоченела без движения, встала со скамьи. Вадим поднялся следом.

Мы пошли к центральной аллее, начинавшейся от небольшой площадки, где и стояла та скамья, только что ставшая свидетельницей обнажения чувств и заблуждений. На ходу я застегнула пальто заледеневшими пальцами, поглубже сунула руки в карманы.

— Ответь.

Теперь моя очередь обнажить свои чувства и заблуждения. И болезненные вопросы. Он ждал, я остро ощущала его нервозность, нетерпение.