Серебряная герцогиня
Шрифт:
— Потому что я с Улем, — вдруг осознала Джайри. — Потому что всё, что он может видеть со стороны, это то, как я счастлива и… Откуда ему знать, что я его жду? И зачем рисковать своей жизни, ведь теперь он понимает, что рискует ей, если я не жду?
Джайри вспомнила, как радостно бросилась к Ульвару тогда, на дороге, и потом…
— Чего ты хочешь? — устало спросил разум. — Джайри, ты сама знаешь, чего хочешь? Кого хочешь, кого любишь?
— Я люблю Ульвара. Я не могу его не любить, — Джайри закрыла глаза, прислушиваясь к своему тихому голосу. —
Она резко открыла глаза и испуганно посмотрела в зеркало на своё бледное отражение.
— Но так же не бывает? — спросила сама себя.
Отражение не ответило. Его большие серые глаза напряжённо вглядывались в лицо девушки, а тонкие губы дрожали. Джайри отвернулась, чтобы не видеть.
— В любом случае, — мрачно прошептала она, — если он жив, я хочу его увидеть и поговорить с ним. До того, как Шэн отправится на Восток.
Джайри вышла из комнаты, не закрывая дверь, быстро пересекла коридор, сбежала вниз по лестнице, прошла сад и вошла во флигель, в котором спали слуги. Открыла нужную дверь. У окна сидела худенькая русоволосая девушка и кормила ребёнка.
— Отама!
Девушка вздрогнула и с ужасом взглянула на свою спасительницу.
— Ты умеешь шить?
— Да, ваша милость…
— Завтра я дам тебе рыжую и белую ткань. Сшей мне лисицу.
— Ч-что?
— Лисицу. Игрушку. И набей её соломой. Сможешь?
— Да.
— Спасибо. Можешь не бояться: здесь тебя никто не обидит. Даже я.
С этими словами Джайри развернулась и ушла. Она поняла, что из-за разбушевавшихся мыслей не сможет уснуть, поднялась в кабинет, достала пачку с письмами Лари и стала их читать. В них было много льдов, моржей, тюленей, сказок и Джерго. Повсюду дул Северный ветер.
Дьярви, тяжело опершись локтем о заляпанный стол кабака, мрачно посмотрел на собутыльника.
— Как собачонку, — прошептал горестно. — Я для неё — мальчишка, понимаешь? Просто мальчишка… Я готов жизнь отдать за её улыбку, а она…
— Баба, — хмыкнул собутыльник и подлил и без того захмелевшему лучнику вина.
— Не… не, она — богиня… Ты не понимаешь… Сам Ульвар влюблён в неё… Женится на другой, а любит её. Но как, как она может позволять ему… это же грязь, а? Бесчестье? И как он может… он же любит…
— Красивая. Почему нет? Дети красивые получатся, породистые.
— Ты думаешь, она беременна от него? Вот дурак я… хотя от кого ж ещё… Но почему он тогда не женится? Это ж бастарды будут?
— Заладил: женится не женится. Зачем жениться, если и так всё можно? И странное такое слово «бастард», так и не понял его смысла. А, кстати, она что, беременна?
— Ну да… Не говорит, но её тошнит часто и… Да я ж не мальчик! У стольких коз и овец роды принимал…
— А. Это аргумент, конечно, да.
— Да и братья у меня женаты, навидался всякого… Я не мальчик, совсем.
— Девочка?
Но Дьярви не услышал. Он допил вино в кружке и
— Но так неправильно! Неправильно, что они живут вместе, спят вместе…
К «Свинье и розе», на вывеске которой аппетитного цвета и вида свинья лихо отплясывала окорочками, а в передних копытцах держала алый цветок, посетителей уже не осталось. Помощник хозяина — рябой, тощий парнишка — дремал за прилавком, поджидая, когда последние, изрядно припозднившиеся посетители, наконец, покинут заведение.
— А если это слухи?
— Не… он приходил к ней, а я дежурил в саду. Но вот скажи: как она может? Она же — женщина! Богиня и… Почему она его не пошлёт, как послала меня? Почему она…
— Потому что он — король?
Дьярви тяжело вздохнул, всхлипнул и повесил голову:
— Да… верно.
Хиус подлил вина. Лучник подозрительно посмотрел на слугу осоловевшими глазами:
— Ты сран… спран…
— Странный.
— Да… Я, кажется, пьян…
— Не, только кажется. Ты у меня — ого-го ещё. Пей.
— Мне нельзя навипаться… Я… дровер…. Дроверенное лицо короля…
— Я уже налил. Давай, допивай и пойдём исполнять королевские поручения.
— Во. Именно.
Дьярви выпил, положил щёку на локоть, закрыл глаза и прошептал:
— Но как она прек… рекрасна… И я почему я не к-король?
— Действительно, — хмыкнул Хиус, подождал, пока несчастный захрапел, заботливо закутал мальчишку в плащ, подошёл к стойке и расплатился.
— Не будите. Пусть отдохнёт.
Слуга вышел на улицу и жадно вдохнул влажный, прохладный воздух. После тяжёлых ароматов кабака он казался необыкновенно свежим. Хиус поднял лицо, ловя губами капли дождя, а потом резко выдохнул. Синие глаза заледенели.
— Ну что могу сказать, Тюленька, — прошептал он хрипло, — кому-то не повезло со старшей сестрой.
И бросился бежать по кривой улице, а затем вскарабкался по какому-то убогому сараюшке, запрыгнул на черепичную крышу и помчался по деревянному коньку, перепрыгнул на следующий.
Жители медового царства, считавшие, что в Элэйсдэйре, а тем более в его столице — Шуге — не бывает зимы, очень бы удивилась, увидев, как в самый разгар весны тёплый дождь сменился холодным, а затем пошёл снег с дождём. Жители же Шуга, по утру увидевшие облетевшие плодовые сады, орали, ругались и рыдали, проклиная бога Смерти. Ну не лучезарную же богиню им было проклинать?
А в нескольких часах пути по северной дороге от столицы, сир Глематис Гленнский ударил в бока коня, нагнал буланую лошадку, скачущую впереди кавалькады, перехватил узду, притормаживая и, наклонившись к худенькому всаднику, прорычал сквозь дождь:
— Простудишься. Вернись в карету.
Всадник обернулся. Золотисто-каштановые волосы сейчас казались чёрными, зелёные глаза блестели как смола.
— Матьи, — рассмеялся он, — ты переживаешь за моё здоровье? Ты?!
— Ваше высочество, вернитесь в карету, — прорычал мужчина.