Серебряная Игла
Шрифт:
Но если на их «теплые» семейные отношения мне плевать, то вот на запертую дверь – нет. Потому что это уже откровенная чертовщина – практически чудом сбежать из темницы, чтобы оказаться запертой в комнате один на один с сумасшедшей, которая чуть меня не прикончила. Надо бы ее обыскать на всякий случай, но одна мысль о том, что придется снова до нее дотрагиваться, вызывает у меня до дрожи сильный приступ брезгливости.
В комнате есть окно, но оно даже меньше того, что было у меня. По сравнению с этой плотно зарешеченной дыркой от пробки, у меня, оказывается, был просто шикарный вид. Правду говорят, что все познается в сравнении.
Помыкавшись еще немного,
— Ты ведь знаешь, как отсюда выбраться, - нависаю над ней, в эту минуту чувствуя себя чуть ли не демоническим отродьем, пришедшим за последним вздохом грешника.
Девчонка эрд’Таф что-то невнятно мычит и снова мотает головой.
Нет, так не пойдет. Эдак мне каждое слово придется тащить из нее клещами. И как бы сильно мне не хотелось поизмываться над мерзавкой, на это абсолютно нет времени.
— Знаешь, а ведь у меня была точно такая же комната. – Делаю взмах рукой, и Ния тут же жмурится, отшатываясь, как будто в ожидании удара. – Только без кровати и жаровни. У меня была только старая вонючая овечья шкура, в которую я заворачивалась, чтобы не замерзнуть. А когла отец об этом прознал, то велел высечь сердобольную служанку, которая ее мне подбросила, забрал шкуру и меня на три дня лишили еды и воды. И так повторялось почти каждый месяц. Меня могли запирать на день или на три, или на неделю даже без огарка свечи. Я сидела в полной темноте и чтобы не закоченеть насмерть, разглядывала стены, изучала каждую трещину и бугорок. Через пару лет я так хорошо знала свою «тюрьму», что могла бы узнать ее по любому камню, даже если бы передо мной положили сотню таких же. Поэтому, Ния, я не очень верю, что ты не занималась тем же самым все эти годы.
Она опять только моргает своим единственным воспаленным от страха глазом.
Спокойно, Йоэль, это раздражает, но она нужна живой.
— Ты тоже ходила здесь. Днями напролет скиталась в четырех стенах и хваталась за любую возможность, лишь бы не сойти с ума. Неужели все эти поиски оказались тщетными?
Ния молчит, но больше не моргает. Я пытаюсь определить, куда смотрит ее единственный глаз, но он смотрит прямо на меня.
— Ты нашла что-то, - рычу прямо ей в лицо. – Нашла лазейку.
Снова гробовое молчание.
Жаль все-таки, что у нее уже и так на один глаз меньше от нужно – я бы не побрезговала ткнуть в него, чтобы посмотреть, как она после этого запоет.
Ладно, тут нужен другой подход.
Более… изящный, как сказала бы Тэона. Но как по мне, старая добрая проверенная временем оплеуха еще никогда не бывала лишней в тонком деле развязывания языков
Новое от 22.07. (1)
Скрепя сердце, но все же отхожу от девчонки, давая ей выдохнуть и прийти в себя. Испуганный человек становится слепым, глухим и немым, как писал один умный философ, чьи труды я, в общем, так и не смогла постигнуть, потому что никак не могла взять в толк, каким образом рабство влияет
Ния, выждав немного, снова ровно садится на кровати и после нашей с ней короткой дуэли взглядами, сдаётся, опуская голову так низко, будто ей переломили хребет в области шеи. Мне невыносимо жаль каждую в пустую потраченную минуту, которые я могла бы занять важными делами – например, уже быть у себя в замке и во весь опор писать письмо Ашесу о готовящейся ловушке. И все из-за упрямства перепуганной девицы, чей удел – быть марионеткой двух братьев, и всю жизнь провести взаперти, уже ни на что не надеясь.
Хммм…
А ведь это то что нужно.
— А ведь тебя всю жизнь здесь запирали, - говорю себе под нос, как будто пришла к этому блестящему выводу ровно минуту назад. – По какой-то причине семейство эрд’Таф предпочло сделать вид, что у них нет младшей дочери, хотя ты была, и ты пыталась быть хорошей, и заслужить их любовь.
Строго говоря, насколько мне известно, тщательно прятали как раз второго братца, окрестив его «неполноценным». Нэсс, гостя у нас, любил сокрушаться, что каким бы странным ни был его брат – именно ему, а не Нэсстрину, хорошему славному Нэсстрину в штопаных рубашках, достанется титул скарта после смерти их отца. В свете последних событий и вскрывшихся истин, у меня большие сомнения, что их родитель скончался естественной смертью: в нашем обществе, напичканном сотнями рецептов разных хитроумных ядов, давным-давно уже никто не может поручиться, свела ли усопшего в могилу внезапная аневризма или «особенный чаек».
Оглядываюсь на Нию, и на мгновение ловлю на ее лице выражение удивления. Она быстро отворачивается, и я делаю вид, что ничего не заметила, но про себя делаю отметку, что выбрала правильный путь. В свое время я точно так же была бы рада любой живой душе, чтобы разделить с ней все свои обиды и горести. И одну такую действительно нашла – мою новую горничную, которой жаловалась на отца, мать и Тэону, делались планами о побеге. А потом оказалось, что девчонку подослал отец, и мой побег раскрылся до того, как я успела сделать хотя бы сто шагов от дома. С тех пор я перестала доверять даже собственным мыслям.
Судя по реакции Нии, она еще не успела приобрести такой же печальный опыт.
Есть что-то правильное в том, что именно мне предстоит стать ее учителем.
— Твоих братьев любили, - продолжаю плести свою паутину, - давали им все самое лучшее, отец всегда хвалил их идиотские потуги изображать смельчаков, а мать велела подавать им лучшие куски мяса, пока тебе, как собаке, доставались полу обглоданные кости. Эрд’Таф бедны, поэтому все делили между теми, кто лучше и любимее. А тебе не хватало даже на носовые платки.
Я резко останавливаюсь и в гробовой тишине слышен ее горький вздох, но и на этот раз я делаю вид, что ничего не слышу, и продолжаю шагать вдоль стен, изображая занудного лектора.
— А потом, когда ты стала немножко старше, тебе сказали, что нашли подходящего жениха. Кого-то старого. Или, может, даже молодого, но страшно безобразного. А когда ты попыталась возразить, тебя заперли здесь. Так надолго, что ты поверила, что о тебе просто забыли.
Останавливаюсь, задирая голову к крохотному окошку, через которую едва пробивается тусклый свет – и не угадать, какое время суток. Злобное урчание в желудке подсказывает, что я не ела уже очень давно. Может даже несколько суток. Приходиться утолить голод единственной пищей, которой у меня всегда в избытке – сладкими воспоминаниями о гранатах, которыми кормил меня Ашес.