Серебряная лоза
Шрифт:
Прохвост взялся за тележку, намереваясь отвезти её к летающей машине, и Хитринка увязалась за ним следом.
— Поверить не могу, что мы поедем отдельно, — сказала она.
— Это ненадолго, — подбодрил её названый брат. — Мы поедем через Разводные Мосты, а вы пролетите над скалами, между постами, и на той стороне, не доезжая до Вершины, встретимся. И оттуда уже до самого конца будем на виду друг у друга.
— Как же я боюсь, — поёжилась Хитринка.
Тем временем они дошли до машины, и Прохвост подёргал дверцу, пытаясь понять, как она отпирается. Разобравшись, вскарабкался
— Подавай мне дрова, сестрёнка, я буду складывать. И не бойся, вам ничего не грозит. Каверза с этим аппаратом отлично управится, и ваша дорога будет безопасной, вдали от стражников с их ружьями. Эх, я бы сам с радостью полетел, но мне тут места нет, да и Карлу я нужнее.
— Да я, думаешь, за себя боюсь? — вспыхнула Хитринка, бросая ровные полешки на высокий пол крылатой машины. — Вот именно, что стражники, как вы ещё там проедете?
— Карл обещал, та дорога хорошая, ровная. С нами будет волк, ружья мы взяли, Арно умеет стрелять, а Карл водит так, будто сливается с экипажем в одно целое. Я из них самый бесполезный, но стрелять, пожалуй, тоже смогу. Не пропадём! Да и потом, как-то стыдно трястись от страха, когда Марта держится так храбро.
— А ей-то что? — фыркнула Хитринка. — От неё только и требуется, что смирно сидеть, ведь всё делают другие.
— А прыгнуть с Вершины? Я бы, пожалуй, в жизни не решился, даже зная наверняка, что у меня при этом раскроются крылья. А ведь могут и не раскрыться.
— Чего?
— Погоди, ты не знаешь, что ли? Марте придётся прыгнуть с самого высокого места вниз головой, такое у них испытание, у пернатых. Если она окажется достойной, крылья раскроются. Если нет — пожалуй, верная смерть.
— Да откуда бы я знала! — даже задохнулась Хитринка. — Погоди, а Марте известно?
— Эдгард наверняка ей всё рассказал. Ты же помнишь, как она тряслась? Уж точно не от того одного, что нужно будет вскарабкаться на Вершину.
За беседой полешки незаметно перекочевали в машину, и Прохвост, отряхнув руки, спрыгнул вниз.
— Ну, идём, — сказал он Хитринке, а затем махнул остальным. — Эй, всё готово!
Они собрались у экипажа.
— Не люблю долгих прощаний, — буркнул Карл и поглядел на Каверзу. — Будь там осторожна, слышишь? Если нас не дождётесь к утру, думай сама, как пробраться к Вершине. Это — в первую очередь. Нас искать будешь после, если пожелаешь.
И он обошёл машину, чтобы сесть за руль.
— Поцелуй меня на удачу, девочка, похожая на Грету, — неожиданно попросил Арно и несмело улыбнулся.
Хитринка ощутила, как горит лицо. Она шагнула вперёд, чувствуя, что любой отказ прозвучит сейчас обидно и грубо, и легонько прикоснулась губами к колючей щеке.
После этого стоило бы попрощаться с братцем, но того она целовала разве только в далёком детстве, наивно веря, что так его ссадины и шишки заживут быстрее. Потому она просто обняла Прохвоста, а он в ответ стиснул её так крепко, что перехватило дыхание.
— Эх, разве ж так целуют на удачу, — весело сказала Каверза за спиной. — А мои услуги в этом деле никому не требуются?
Но на неё никто не польстился. Арно уже забирался на сиденье, а Прохвост, если чего и хотел,
Дверцы хлопнули, Карл свистнул волку, и их экипаж покатил прочь. Марта размахивала руками им вслед, пока Хитринка не потянула её за воротник.
— Пошли догонять Каверзу, — сказала она.
Глава 39. Прошлое. О ценности, которую господин Ульфгар желал сберечь
Ковар не выносил прощаний.
Казалось до боли несправедливым, что любой счастливый день, любая ночь, наполненная запахом цветов и пьянящим ощущением полёта, должны подойти к концу. Даже такие простые радости, как сидеть рядом, говорить о пустяках, вместе готовить обед, оказывались мимолётны. И чем счастливее он был в старом доме, тем хуже чувствовал себя за его стенами.
Меж тем пролетела весна. Настало лето, то изнуряющее духотой, то вспыхивающее грозами, да такими, что небо, казалось, раскалывалось на части. Ослепший и оглохший, вымокший до костей, больше всего в такие дни хвостатый боялся пропустить слежку. Хотя правитель и счёл его полезным, но не доверял до конца, как, впрочем, и никому другому.
К середине лета он одурел от волков, а ему приносили всё новых. Хвостатый насчитал уже почти три десятка зверей, прошедших через его руки. И просто чудо, что господин Ульфгар не требовал от своего мастера корпеть над работой день и ночь и закрывал глаза на частые отлучки. Впрочем, это дозволялось, пока хвостатый делал вид, что распутывает клубок заговоров, и приносил в руки правителя новые нити. Но что потом?
В конце лета правитель неожиданно принёс его же старый рисунок.
— Помнишь это устройство? — спросил он. — Придумай, как сделать, чтобы крышку мог снять только я, а больше никто другой. Ключ не годится, ловушка тоже. Способ должен быть таким, чтобы даже ты, зная его, не смог обойти. И вот ещё что: отлучки запрещаю, пока не найдёшь решение. Другие дела, какими бы они ни были, тебе придётся отложить.
И он, поглядев насмешливо своими льдисто-голубыми глазами, припечатал рисунок к столу и, оставив его там, вышел. Стражи, ожидавшие у входа, ушли следом. Хлопнула дверь.
Ковар, поклонившийся поспешно, чтобы скрыть выражение лица, выпрямился. Весь день он возился с очередным волком, устал, как пёс, порезал руку, в глазах песок. Семь потов сошло от духоты, от печного жара, лишь одно и утешало, что в сумерках уйдёт знакомой дорогой вниз, в город, в старый квартал. И вдруг — новое дело! И Грету не предупредить, да и затянуться это может...
И хвостатый, не успев даже подумать толком, бросился за правителем.
— Господин Ульфгар! — окликнул он. — Господин Ульфгар, погодите!..
Тот остановился, сделал спутникам знак отойти в сторону.
— Яд, — выпалил хвостатый. — Вы можете использовать яд, а какой именно, держать в секрете. И тот, кто возьмётся за крышку, не подозревая опасности, погибнет. А даже если кто и будет знать загодя, что окажется отравлен, ему вовеки не узнать, что за противоядие его спасёт.
— И куда же предлагаешь нанести яд? — улыбнулся правитель.