Серебряная подкова
Шрифт:
– Здравствуй, здравствуй, малыш, - улыбнулся Лобачевский. Одной рукой он прижимал к себе мальчика, другой поднял с пола тюбетейку.
– На, держи!
Тюбетейка до краев наполнилась конфетами. Сияющий мальчик, держа ее двумя руками, посторонился: к Лобачевскому, радостно и немного смущаясь, подошел Салих, высокий статный юноша в нарядном новом казакине и в черной бархатной тюбетейке. Он с нетерпением ожидал своей очереди обменяться несколькими словами с гостем.
За ним прятались и весело выглядывали младшие Шахингирей и Шахахмет гимназисты. Они явно гордились мундирчиками, то и дело оборачивались, поправляя шпаги,
– Ну, все. Церемония встречи закончена!
– Хальфин подхватил гостя под руку, и направились они по деревянной лестнице на второй этаж, в кабинет хозяина. Поднимаясь по ступенькам, отец напомнил Шахингирею: - Зови товарищей ужинать [У Хальфиных во флигеле проживало семеро гимназистов-татар. В Казанской гимназии дети местных татар не имели права жить вместе с казеннокоштными гимназистами-христианами. Попечитель Магницкий зорко следил за выполнением этого распоряжения].
В кабинете Лобачевский, едва усевшись в кресле, поспешно вытащил из портфеля объемистую рукопись.
– - Ибрагим Исхакович, - озабоченно заговорил он, - прошу вашей помощи: профессор Эрдман перевел на немецкий язык "Магазин тайн" ["Сокровищница тайн" - поэма гениального азербайджанского поэта и мыслителя Низами Гянджеви (1141 - 1209 гг.)], известную вам поэму, и намерен ее использовать как учебное пособие для студентов. По указанию попечителя совет университета поручил мне и профессору Фуксу дать отзыв о качестве перевода.
Магницкий усмотрел, что будто поэт-магометанин в сей поэме упоминает имя Иисуса Христа без должного уважения. Однако мне по незнанию языка оригинала о качестве перевода судить невозможно. Вы же, Ибрагим Исхакович, с вашим отличным знанием арабского и персидского языков, не говоря о немецком...
– Ну, мои-то познания немецкого весьма посредственные, - отмахнулся Хальфин.
– Полно вам, Ибрагим Исхакович. Мне известно, что читатели венского журнала "Сокровищницы Востока" остались весьма довольны вашими комментариями к текстам древних ярлыков, - напомнил ему Лобачевский. Посему, надеюсь, окажете нам услугу. Надо сверить немецкий перевод с персидским подлинником. Прошу также, Ибрагим Исхакович, не откажите разъяснить и некоторые персидские слова, которые тут отмечены. Вот, например...
– Лобачевский развернул рукопись, - имена: Муштари, Харут, Зухра...
– Ну, это не так трудно, - Хальфин взял рукопись.
– Муштари - планета Юпитер. Но... в данном случае иносказание: "покровитель мудрости". Харут и Марут - имена двух ангелов. По мусульманскому преданию, они презирали человеческий род, погрязший в грехах. Аллах, для испытания твердости в добродетели, послал их на Землю в человеческом облике. Но ангелы испытания не выдержали. На Земле воспылали оба страстью к дивной красавице Зухре и совершили сами ряд преступлений. Разгневанный аллах ввергнул их в колодец, где и пребывают они до страшного суда. Зухра же, хотя и явилась причиной их падения, однако ни в чем не согрешила, за что вознесена была на небо и сияет в нем Венерой, покровительницей красоты.
– Значит, Венера подчас оказывалась дамой более строгих правил, чем в античных легендах, - улыбнулся Лобачевский.
– А ведь правда, какого наслаждения поэзией и мудростью Востока лишает нас незнание восточных языков.
– Хорошо, что напомнили!
– Хальфин
– Представьте, совершенно случайно попалась мно в книжной лавке. Любопытнейшая философская поэма "Мэспэви", автор - Джалоллптдпп Румп. Взгляните, кап переписана! Чудо! Недаром каллиграфия считалась в то время немалым искусством.
Лобачевский наклонился над развернутой книгой. Затейливая персидская вязь почти не поблекла от времени.
Хальфин потянул книгу назад.
– Подождите, я сейчас найду сам это место. Вот оно!
Послушайте:
Офтобе дар яке зарра нихон...
И вдруг очнулся:
– Да что ж я? Простите, ведь вы же не знаете персидского... Ну вот, переведу как сумею.
Заглядывая в открытую книгу, Хальфин медленно заговорил:
В каждом атоме скрыто солнце, Неожиданно атом этот может заговорить.
Земля превратится в мельчайшие пылинки, Если это спрятанное солнце вырвется из засады.
– В каждом атоме скрыто солнце!
– словно в озарении повторил взволнованный Лобачевский.
– Да! В каждом атоме... Сколько лет назад жил этот Руми?
– Пятьсот. Родился в Малой Азии, в Руме. Отсюда и его прозвище - Руми.
– Гениальное предвидение, - Лобачевский быстро взял карандаш из вазочки, чуть не опрокинув ее на столе.
– Ибрагим Исхакович, повторите, пожалуйста, я запишу...
Хальфин следил за ним с живым участием.
– Жалею, что я не философ и не физик, - заговорил он, продиктовав четверостишие.
– Однако всей душой почувствовал глубину поэтической и философской мысли, заложенной в этих строчках.
– Незабываемо!
– произнес Лобачевский.
– Какой порыв - постичь разумом сущность явлений, с которых наука до сих пор еще не смогла совлечь покрывала тайны... Бесстрашная мысль...
– Он почти беззвучным шепотом повторил записанное, встал с кресла и, заложив руку за борт сюртука, начал измерять шагами узкий длинный кабинет.
– Николай Иванович, мы с вами еще вернемся к этому поэту-философу, и, может, не однажды. Но сейчас не месяц рамазан [Месяц поста у мусульман], в столовой, наверное, все уже в сборе...
В просторной столовой с высокими окнами, украшенными геранью и бальзаминами в горшках, вокруг стола выстроилось все мужское население дома: сыновья Хальфина и живущие у него ученики. Женщинам по шариату [Письменный свод мусульманских законов] показываться мужчинам не полагалось - гимназисты были уже достаточно взрослыми. На стене висело в дорогой раме искусно выписанное арабской вязью изречение корана. Сами стены были расписаны сверху донизу не менее искусно цветами, орнаментом с картинами жизни животных, что уже являлось отступлением от магометанского закона, который запрещал изображение живых существ.
Вдоль стен между мягкими диванами стояли шкафы с красиво расставленной за стеклянными дверками китайской фарфоровой посудой.
Лобачевскому, как самому дорогому гостю, на стул положили шелковую подушку. Хозяин сел на другом краю стола, ближе к двери. Старший сын, Салих, прислуживал.
Ужин, как всегда в этом доме, был обильный и разнообразный. Сначала традиционный чай с различными пирожками, творожниками, за ним более сытные блюда: пельмени, эчпочмак, губадия [Круглый пирог с многослойной начинкой из риса, мяса, изюма, яиц и курта].